Птичка

Дмитрий обернул лицо ко Льву Николаевичу, и доктору показалось, что в глазах больного промелькнула некая искорка заинтересованности.

– Моя жена уехала с другим, – начал вдруг Скарятин. – Вы, наверное, знаете эту смешную историю. Весь город об этом болтает. А я не смог ничего сделать. Она совсем не любит меня.

– Ветреные женщины были во все времена. Неверная жена это еще не повод, чтобы обречь себя на глупую кончину, – заметил Лев Николаевич, садясь к нему на постель. – Поверьте, она все равно не оценит Вашей жертвы. Вы должны жить наперекор всему. У Вас есть сын, чудный мальчик, я видел его. Вы нужны ему. У Вас есть имя, звание и, наконец, честь Вашего рода. Поверьте, жизнь не кончается, лишь оттого что Вас предали.

– Вы не понимаете доктор, я все делал не так. Я сам все испортил. Я смеялся, легкомысленно относился к ней. Пренебрегал ею, даже когда она любила меня. Она видела во мне лишь развратное циничное существо. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживает. Оттого она и уехала.

– Я не верю в это, – воскликнул Лев Николаевич. – Вряд ли человек, который будучи в горячке с кровавыми ранами по всему телу, поехал бы в промозглую сырую ночь искать жену, не любя ее…

Тяжело вздохнув, Скарятин закрыл глаза.

– Если бы Вы знали доктор, какую чудовищную ошибку я совершил, – глухо произнес Дмитрий и вновь открыл глаза. Он, резко приподнявшись, сел на постели, и схватил Льва Николаевич за грудки, и лихорадочно сверкая темно синими глазами, выдохнул. – Я погубил команду. Я отдал приказ, понимая, что он обречен на провал. Я словно обезумел, я думал лишь о том, что время идет, а Аглаи уже нет и я должен ехать за ней. И эти матросы, каждую ночь я вижу их глаза. Они укоряют меня. Но Господу было угодно, чтобы я выжил, выжил… хотя это я должен был быть там, на дне моря!

– Прекратите Дмитрий Петрович! – перебил его нервно доктор, весь дрожа от ужасной исповеди Скарятина. – Прошлого уже не вернуть. Вы должны жить сейчас! Вы правы Господь распорядился, чтобы Вы выжили. И теперь совершать самоубийство глупо. Если каетесь в своем грехе, помогите семьям погибших, и тогда Вы очиститесь от черноты, которая терзает Ваше сердце. Говорю Вам, встаньте, заживете полной жизнью снова. Воспитывайте сына, творите добро, и Ваша жизнь снова наладится!

После этих слов Лев Николаевич встал и быстро вышел из спальни Скарятина.

Послужил ли поводом тот разговор между доктором и Скарятиным или же сам Дмитрий что-то осознал в своей болезни, только с того дня он пошел на поправку. Он ежедневно исполнял все предписания врача, начал есть и велел, чтобы ему приводили ненадолго сына. Уже через неделю Скарятин смог самостоятельно передвигаться по дому. Большую часть дня он проводил с Петрушей в детской, или в саду.

Весна в Крым приходила рано и уже в конце марта, яркое солнце согревало землю и везде пахло весенними садами. Скарятин совсем поправился и уже выходил на люди. Его часто видели с сыном на прогулке. После болезни, его нога криво срослась, оттого он хромал, и все время ходил с длинной тростью. Дмитрий стал носить закрытые глухие воротники сюртуков и военных кителей, ибо на его шее остался след от глубокой страшной раны. Конец же ужасного шрама доходил до его щеки, и на близком расстоянии был хорошо заметен на мрачном суровом лице Скарятина.

В августе 1835 года Скарятин, будучи тридцати девяти лет отроду, ушел в отставку по состоянию здоровья. Отныне он намеревался посвятить свою жизнь сыну, и лично заняться его воспитанием и образованием. Как и прежде ничего не было слышно об Аглае. Она не писала и не появлялась. И Дмитрий, зная, как она обожает сына, не понимал, как она может так долго не видеть его.

Четвертую часть своего состояния, Скарятин перевел в ценные бумаги и деньги, раздав их семьям погибших и покалеченных моряков, дабы они могли до конца дней жить безбедно. Матросу же, которому он был обязан жизнью, Дмитрий купил трактир на одной из центральных улиц Севастополя. Бедный моряк, сам пожелал заниматься трактирным делом и Скарятин лишь выполнил его просьбу, заплатив все налоги трактира на ближайшие десять лет.

Глава III. Жизненные потери

Севастополь, Графская пристань, 1836 год, Май

Светловолосый малыш в ярком синем костюмчике, весело прыгал по дорожке, стуча палкой по камням. Рядом с ним шел высокий, мрачного вида господин в штатском костюме, с дорогой тростью и шляпой в руках. У мужчины была заметна статная выправка, которая наводила на мысль, что он бывший военный.

В то время Севастополь был военным городом. Основная часть мужского населения, или состояло на военной морской службе, или работало на нужды флота. Оттого увидеть на улицах штатского было редкостью, и то, скорее всего он был или в увольнении или в отставке.

Пятилетний мальчик, резко остановился на вершине ступеней, которые вели под арку и, указывая в сторону моря, с восторгом воскликнул:

– Папа, какой он красивый! А как называется этот корабль?