Птичка

Скарятина подала знак дворецкому, и все прошествовали к столу. Уже спустя минуту, в гостиную вошли слуги с несколькими блюдами, на которых красовались, утка с дикими ягодами, фаршированная кашей щука, и еще несколько холодных закусок.

Ужин проходил в основном в молчании. Лишь пару раз Вера Кирилловна, которая восседала во главе стола, заводила разговор на тему холодов и предстоящих зимних балов. Николай, который находился по левую руку от матери, то и дело прикасался к пальчикам на руке Глаши, как будто пытаясь успокоить девушку. Напротив них сидели Дмитрий и Полина. Девушки молчали. А молодые люди, отвечали Вере Кирилловне односложно, как будто нехотя. Скарятина сверлила пытливым взглядом своих будущих невесток, и с горечью осознавала, что розовощекая, непосредственная Глаша, явно проигрывает по сравнению с вычурной бледной Полиной. Вновь разозлившись оттого, что ее любимый Ники сделал столь неправильный выбор, Вера Кирилловна вдруг заметила:

– Ах, эти крестьяне совсем несносными стали. От работы так и пытаются отлынить.

– Да и не говорите матушка, – кивнул Дмитрий. – У нас на флоте, тоже только кнут может заставить этих нерадивых как следует работать.

– А иначе с ними и нельзя Митенька, – заметила Скарятина. Глаше были не по душе эти разговоры, но она мочала. Николай тоже молчал и лишь мрачно посмотрел на брата. – А эти купцы, так и норовят обжулить, – продолжала Вера Кирилловна. – Знаю, как они себе состояния наживают. Обманом да воровством. Где это видано, чтобы простолюдины, были богаче дворян? Вот Морозов, миллионер! А был то простым мужиком. И как он нажил то эти миллионы? Явный вор.

Глаша нечаянно уронила вилку на пол, и хотела уже наклониться за ней. Но Николай остановил ее жестом. Скарятина замолчала, недовольно уставившись на девушку. Все устремили взоры на Глашу. Вера Кирилловна с осуждением, Дмитрий с ехидством, Полина с презрением.

Лакей тут же поднял вилку, и подал Аглае другую. Она поблагодарила его. Николай чтобы упокоить девушку, положил свою большую ладонь на дрожащую ручку Глаши. Все вновь принялись за трапезу. Аглая глубоко вздохнула, чувствуя, что присутствие Николая Петровича вселяет в нее уверенность, и успокаивает ее. Она, наконец, осмелилась поднять глаза. Вера Кирилловна, не смотрела на них с Николаем, с сосредоточенным видом потроша рыбу в своей тарелке. Полина взирала, куда-то в сторону, оправляя платье. Зато прищуренные глаза Дмитрия жгли взглядом ее ручку, на которой все еще лежала рука Николая. Аглая явственно ощутила ненависть старшего Скарятина и подавилась куском хлеба. Тут же убрав свою руку из-под руки Николая Петровича, она чуть отпила воды из бокала, и встала.

– Извините, мне что-то нехорошо, – Глаша быстро выбежала из столовой, не в силах выносить презрение сразу же стольких человек.

– Какая она все же неловкая, – заметила ей в след жеманно Вера Кирилловна. Николай обратил свой гневный взор на мать.

– Вы могли бы матушка, хотя бы при Аглае Михайловне не говорить дурно про купцов, – тихо заметил Николай, еле сдерживаясь.

– А что я такого сказала? Ей оттого и неприятно, что она и сама такая, – добавила Скарятина, поднося вилку ко рту.

– Неприятно пусть не слушает, – добавил Дмитрий цинично.

Николай нервно бросил салфетку на стол, и встал.

– На днях я покупаю дом, – прочеканил Николай. – Сразу же после свадьбы мы с Аглаей уедем туда жить, дабы не смущать Ваши изысканные очи простотой.

Молодой человек быстро покинул гостиную, хлопнув дверью.

Спустя неделю весь день Воскресного дня Дмитрий пребывал не духе.

Все началось с того, что после завтрака, он направился в биллиардную, намереваясь сыграть пару партий в шары, чтобы убить время. Его увольнительный отпуск заканчивался только через полгода, ибо “Меркурий” находился в доке на ремонте после последнего сражения. Дома он обычно скучал, не зная, чем заняться. Документы и письма он просматривал в течение часа еще до завтрака, вечером ездил на балы, в остальное время изнывал от безделья.

Лишь на военном корабле у него всегда было много дел. Хотя там Дмитрий находился на ногах по шестнадцать часов к ряду, спал урывками, постоянно утруждал себя физическими нагрузками, но все же в море он чувствовал себя гораздо лучше, чем в скучном Петербурге.