Птичка в клетке или Клетка с птичкой

Он смахнул листочек с «ромашкой» и лепестками-вопросами в ящик письменного стола и поднялся — еще на два-три часа можно отключиться от надвигающейся трагедии и думать только о работе.

19

В «обезьянник» Киру не посадили.

С жалостью посмотрев на ее нарядный, шелковый костюм и поблескивающие на руке часы, лейтенант «вошел в положение» богатой дамочки и приказал напарнику:

— Веди ка ты, Петро, задержанную в кабинет от греха подальше, и сам с ней останься. Все равно ее скоро следователь на допрос вызовет, а мне надо протокол задержания оформить.

Устроившись на жестких стульях в небольшом бедно обставленном кабинете, молоденький полицейский и задержанная молча смотрели друг на друга.

О том, что она опять «вляпалась» в какую-то криминальную историю, Кира поняла еще в полицейской машине: старший наряда черноусый лейтенант давал четкие инструкции, оставленному напарнику:

— Дождешься «Скорую помощь» и следственную бригаду.

Не трудно было сложить два и два и получить картину преступления: она пыталась проникнуть в квартиру, где пахло газом плюс следственная бригада и «Скорая помощь» — с Ираидой Брониславовной Каплан что-то случилось, и виновницей случившегося считают, конечно же, ее.

«— Из огня да в полымя! — ругая себя за сговорчивый характер, отстраненно подумала Кира, стараясь не двигаться на старом, занозистом стуле, боясь испортить зацепками дорогой, шелковый костюм. — Хотела, как лучше, а получилось… Почему со мной всегда так происходит: стараешься кому-то угодить, суетишься, жертвуешь своим временем, а выходит кругом виновата?! Никто не ценит твои старания, а затраченные на все это душевные силы и энергия оказываются бесполезными и не приносят элементарных слов благодарности! Прав Гном: «Не делай добра — не получишь зла в ответ!» Может, не стоит соваться со своей помощью, отвернуться от нуждающегося, пройти мимо или отойти в сторону и посмотреть, что будет дальше — ведь так спокойнее и безопаснее… Но будет ли мне самой лучше от сознания собственной черствости и равнодушия? Скорее, нет — совесть заест, загложет и останется пустая, мертвая оболочка…»

Кира вздохнула и посмотрела на молоденького полицейского.

— Ираида Брониславовна, которой я должна была передать ключи… Она что? Умерла? — осторожно поинтересовалась она, сжимая между коленей холодеющие пальцы, и, не дождавшись ответа представителя органов правопорядка, продолжила: — И наша доблестная полиция тут же нашла козла отпущения? В данном конкретном случае — козу. Но вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я причастна к этому преступлению…

И она продолжила разглагольствовать на эту тему, не в силах выносить тишину неизвестности, пока не сообразила, что ее молодой страж смотрит не на нее, а поверх ее головы на дверь кабинета.

Кира замолчала и медленно обернулась.

В дверях кабинета стоял полицейский чин в погонах, загораживая своей мощной фигурой людей в штатском, маячивших в коридоре, и с иронической гримасой слушал ее «женские излияния», вертя в руках элегантные стодолларовые очки от солнца. Стекла очков поблескивали в коридорном сумраке совсем не официально, и от этого неофициального блеска на душе «подозреваемой» становилось еще тоскливее.

— Очень интересная теория относительно козы… — недовольно произнес полицейский чин и, величественно кивнув вставшему по стойке «смирно» молоденькому «стражнику», продолжил: — Правда, далеко от истины.

— С этим я согласна.

— С чем? — не понял майор и обернулся на полпути к письменному столу.

— С тем, что правда далека от истины…

Философствовать майор не любил и разговор поддерживать не стал, решив для себя, что обязательно собьет спесь с этой богатой дамочки (стоя в дверях, он успел оценить и дорогой костюм, и кожаные «расписные» сабо с пряжкой и стразами, и золотые часы, сверкающие завораживающим бриллиантовым блеском) — ее дело отвечать на вопросы, а не разглагольствовать на отвлеченные темы.

Он, как и все мужчины, не понимал, что «женская болтовня» и наигранная бравада это всего лишь попытка скрыть свой страх перед пугающей неизвестностью и нависшими над ней несправедливыми обвинениями.

Кира точно знала, что ничего предосудительного, а уж тем более криминального не совершала, но люди, в данную минуту окружавшие ее, думали обратное. В их глазах ее вина была очевидна, почти доказана, и им было не важно, что скоро все выяснится, и ее отпустят домой, и, может быть, даже извинятся за несправедливые обвинения и грубое обращение…

А вдруг не разберутся?!

Вдруг не поверят и не отпустят!

От этой пугающей мысли Кире стало еще страшнее — хотелось плакать и умолять о пощаде, но она сжала кулаки, сжала зубы, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

Лицо ее от невероятных внутренних усилий перекосилось, и когда в кабинет вошли черноусый лейтенант, арестовавший ее, и несколько человек в штатском, Кира сидела на стуле с застывшей гримасой настоящего убийцы.

Если у черноусого лейтенанта и были сомнения на ее счет, то, взглянув на ее лицо сейчас, он раздосадовано крякнул:

— Минутой раньше, и мы взяли бы дамочку на месте преступления!