Птички в клетках (сборник рассказов)

Миссис Вандалл говорила правду, в той мере, в какой женщина вообще может себе это позволить. Тут необходима всего одна поправка: не она утешала Эрнеста, а он ее. Эрнест почти никогда не рассказывал мне, какие неприятности подстерегают его по окончании наших контрактов, но шила в мешке не утаишь. В нашем деле телефон не умолкает, и звонят, в основном чтобы посудачить. Мне частенько приходится приводить в чувство дам, павших жертвами Эрнеста, но от миссис Вандалл было не так легко отвязаться. Она врывалась в контору в отсутствие Эрнеста — рот разинут, грудь ходит ходуном, — все хотела побольше выведать у меня. Допрашивала с пристрастием. Из кожи вон лезла: открой перед ней душу, да и только. Я, естественно, отмалчивался.

— Понятно, — говорила она, зло скривив рот. — Два сапога пара.

Мать, смертельно оскорбленную неискренностью сыновей, — вот кого она напоминала. Она взъелась на нас, продала дом, а ее муж вернул назад все наше добро, и они укатили на Багамские острова, напустив на нас своих юристов. Эта история Эрнеста травмировала, меня встревожила. Как я уже упоминал, она завершала год сплошных неудач. До сих пор я объяснял успех Эрнеста прежде всего его умением проницать желания наших клиенток и претворять сотрудничество с ними в некое подобие балетного дуэта, от которого он спасался хитро рассчитанным прыжком, скажем так, за кулисы. Но миссис Вандалл не была создана для танцев. Мир виделся ей не сценой, а собственностью. И она хотела ею обладать. Признаюсь, когда работаешь с истинным художником, таким, как Эрнест, человеку, ведающему деловой частью, такому, как я, в переломные моменты хочешь не хочешь, а без пошлости не обойтись.

— Какая жалость, голубчик… Я что хочу сказать, Эрнест, послушай, зачем ходить вокруг да около. Выпей-ка еще. — Я запнулся и громко хохотнул. — Я что хочу сказать: экая жалость, что ты не смог хотя бы в порядке исключения…

— …повести себя по-мужски, — сказал Эрнест.

— Шучу, шучу, голубчик.

— С миссис Вандалл — ну уж нет, — сказал Эрнест. — Разве что ты, дорогуша…

— Эрнест, — сказал я. — Ты меня извини. Но, наверное, настало время посмотреть на наши дела в перспективе. Я нередко задаюсь вопросом, сознаем ли мы, что делаем. Ты, по-моему, не сознаешь… или все-таки сознаешь?

— Мы имеем дело с людьми, — сказал Эрнест, — и в этом наш главный промах.

— Бог знает что ты несешь, — сказал я.

— Людьми со своей духовной жизнью, — сказал он.

— Которые отсылают назад наши вещи, ты это хочешь сказать?

— Да будет тебе, — взвился он. — Чего ты от меня хочешь? Чтобы я оформлял пивную "Ретруха", котлетную "Отрава"? Столовую самообслуживания? А может, апартаменты Свенгали[12] в "Метрополе"?

— Как бы там ни было, пивную назад не отошлют. И ресторан тоже, — сказал я. — Кстати, как обстоят дела в "Морском Еже"?

Шел седьмой час вечера, стояла слякотная декабрьская погода. Я уговорил Эрнеста наведаться в "Морской Еж" — узнать, чего хочет тамошний администратор, — и он только что вернулся оттуда.

— Они хотят пустить по потолку рыбачьи сети. Да это уже десять лет назад было старомодно. А сидеть они будут на лебедках.

— Насчет лебедок это ты, Эрнест, хватил.

— Ну, может, и на якорях, кто их знает, — сказал Эрнест и закрыл лицо руками.

Я направился к шкафу, протянул руку к бутылке с джином, и вот тут-то и зазвонил телефон. Трубку взял Эрнест.

— Моя фамилия Ричардс. Я послал вам письмо…

До меня доносился голос, в котором, как в бродильном чане, клокотало ликование.

— Мужчины! До чего они мне опостылели, — сказал Эрнест, передавая мне трубку.

— Ричардс, Гауинг и Клауд, — продолжал радостный голос.

— Юристы, — шепнул я Эрнесту.

— Отправили нам письмо? О господи! — сказал я.

Письмо отыскалось на моем столе. То самое, на которое у меня не хватило духу ответить; я передал его Эрнесту, вернее, помахал им перед его носом. Если верить Эрнесту, я умею говорить таким голосом, словно вот-вот решу себя жизни, и я пустил его в ход.

— Мистер Ричардс, — сказал я Эрнесту, — помолвлен и в скором времени собирается жениться на прелестной девушке по имени мисс Корни; он снял дом на Олбайн-райз, одну из тамошних музыкальных шкатулок. В его письме об этом говорится.

И вернулся к телефону.

— Разумеется, мистер Ричардс. Скажите, когда бы вы смогли нас принять?

Едва он повесил трубку, я метнул на Эрнеста испепеляющий взгляд.

— Завтра в одиннадцать утра, — говорю. — Мистер Ричардс или "Морской Еж", Эрнест, третьего не дано.