Птички в клетках (сборник рассказов)

И Чатти поведал, как ее маленькая и хрупкая с виду ладошка — кожа да кости — стальным обручем сжала его ладонь, как он едва не отдал богу душу, пока поднимались по длинной витой лестнице, но не столько от подъема, сколько оттого, что ноги по щиколотку вязли в желтом лестничном ковре. Наконец вчетвером они вошли в просторную спальню с тремя огромными окнами, одно из которых, в фонаре, словно парило над газонами Кресента. Чатти стал разглядывать стены комнаты, и ему показалось, что он в джунглях Бирмы. Он бы не удивился, сказал он, если бы увидел лиловые задницы мандрилов на ветвях. Косматые шкуры царей джунглей устилали пол. По ним, словно корабль Клеопатры, плыла огромная золотистая кровать. Сестра Ронни тихо отступила в сторонку. Она, вероятно, уже видела представление и явно не одобряла его. Ронни в предвкушении невероятного чуда, словно должно было свершиться удивительное волшебство, даже кивать перестал и застыл с разинутым ртом. Кристина же подбежала, почти подлетела к одному из гардеробов!..

— Про гардеробы не надо, — сказал Карво.

…рванула дверцы, и на пол, словно огромный ворох лепестков, высыпалось около сотни шляпок. "Я от удивления выплеснул на себя все шампанское", — сказал Чатти. "Она их все будет носить", — говорит Ронни, затем обращается к ней: "Киска, как твоя спинка? Ей нельзя переутомляться". "Песик", — говорит она и недовольно надувает губки. Рода, сестра, все еще стоит в сторонке. К шампанскому даже не притронулась. У нее завидное здоровье, она обожает прогулки на свежем воздухе, но, когда низвергнулся водопад шляпок, лицо ее побагровело и она начала задыхаться, словно превозмогая боль в груди. Дело, очевидно, в лестнице. Плохо с сердцем. Шутка ли, подняться по всем этим ступеням.

Тогда Чатти решил ее отвлечь и спросил, где она живет, и она ответила, что в Бате, а он сказал, что у его тетки под Батом ферма и в выходные дни он часто туда наезжает. "Насколько мне помнится, вы тоже родом из Бата, — обратился он к Кристине, — воистину мир тесен".

— Будь всегда начеку, Карво, когда разговариваешь с женщинами. Учись, пока я жив, — сказал Чатти. — Она заявила, что я путаю ее с Анной. Анна, мол, родом из Бата, она же родилась в Йоркшире.

— Ну и что? — спросил Карво.

— Тебя когда-нибудь испепеляла взглядом твоя первая любовь? — спросил Чатти.

Карво перестал слушать, тогда Чатти взял быка за рога:

— По пути вниз разговор зашел об альбигойцах.

Ронни притиснул его к небольшому этюду Сутина с таким видом, словно собирался сообщить сверхсекретные данные о правительстве иностранной державы. "Двенадцатое столетие — актуальнейшая тема, — говорит он. — Это мир сегодня. Религиозные войны, массовые убийства, порабощение малых народов. Инквизиция. И так на протяжении столетия. Альбигойцы воззвали к милосердию папы". "Ох, уж этот подлый папа Иннокентий", — вмешивается в разговор Кристина. "Типичный диктатор, — наступает Ронни. — Все предал огню и мечу. Провансальские аристократы гибли сотнями".

Выяснилось, однако, что некий либерал, герцог Аквитанский, пытался сохранить мир, но убийство Петра де Кастельно[3] дало повод папе направить своих штурмовиков на юг Франции.

"Он, кажется, был кузеном папы, — говорит Кристина мужу, затем обращается к Чатти: — Джонсоны родом из Тулузы".

"Из Патни[4]", — перебивает сестра.

"Это можно выяснить по архивам цистерцианцев[5] или проверить по Шмидту или Вассету"[6],— говорит Кристина.

Возникает пикантная ситуация, сказал Чатти. Историку с экстравагантной внешностью belle laide[7]— особенно ее портили зубы, — чувствовавшему себя в XIII веке как рыба в воде, бросала вызов скромная любительница ботаники.

— Было ужасно интересно, — сказал Чатти. — Напомнило былые дни в Париже. Боюсь, дамы не в ладах.

Лицо Карво изобразило страдание.

— Все кончилось благополучно, — сказал Чатти. — Положение спас Ронни. Прирожденный дипломат. Перевел разговор на катаров, стал мне рассказывать о детях солнца и детях тьмы, а потом перешел к перфекти[8].

Карво насторожился.

— К сорту сигар это не имеет отношения, — сказал Чатти.

Джонсоны пригласили Карво на обед.

— Это не женщина, а магнит, — заявил Карво на другой день. — И насчет рукописи ты не прав. Я прочел, что ты отчеркнул. В высшей степени О’КЕЙ! Отличный сюжет. И какой размах.

Когда в речь Карво затесывались американизмы, Чатти знал, что вскоре начнется очередная горячка — съемки нового фильма.

— Мне кажется, — сказал Карво, — она на тебя в обиде. Ляпнул что-нибудь?

— Видимо, непочтительно прошелся по тринадцатому веку, — сказал Чатти.

— Да нет. Тут что-то посерьезнее, — сказал Карво.