Птички в клетках (сборник рассказов)

Лондон курчавился зеленью. Она разрослась вдоль широких и узких улиц, выпирала из проулков, вздувалась у крутых, ревматически искривленных поворотов. Тротуары тоже сужались и расширялись; в узких местах была толкотня. Разноцветные машины сбивались кучами, теснились, делали рывок, перестраивались, суматошно взвизгивали на поворотах и снова сумрачно ползли, как похоронные процессии. Шторы на окнах кое-где задернуты, и около дверей — нетронутые бутылки с молоком: здесь отсыпались после ночной смены; у станций метро ветер шевелил обрывки газет и окурки; женщины возили по церковным дворам детские коляски. А у реки вздымалась в небо парочка новых высоких зданий — тюремные вышки, сторожившие мирок этого района. Автобус переехал реку и повернул на север, к Гайд-парку и богатым кварталам.

— А здесь служит папа, — сказала она мальчику, когда они проезжали мимо большого магазина. — Вон его окно, на втором этаже, — показала она.

На улицах стало малолюднее, краска на домах была посвежее, прохожие лучше одеты. Около церкви, перед которой стояла золоченая статуя святого Георгия со змием, они вышли из автобуса и направились к новому дому; подъезд охранял человек в синей форме.

Мальчик заметил, что с матерью внезапно произошла перемена. Она застыла, испуганно стрельнув серыми глазами направо и налево. Обычно такая смелая, она как-то угодливо съежилась перед этим белым зданием с длинными балконами, похожими на прогулочные палубы. А когда швейцар с высокомерным мясистым носом распахнул двери в огромный вестибюль, втянула голову в плечи. В лифте она попыталась незаметно спрятать чемодан за спину сына, ей было стыдно. Ее била нервная дрожь — вдруг примут за воровку.

— В лифте полагается снять головной убор, если рядом дама, — сказала она сыну, чтобы убедить швейцара в своей добропорядочности. Мальчик обеими руками поспешно стянул с головы шапчонку.

Швейцар не спускал с них глаз. На одиннадцатом этаже дверцы лифта раздвинулись, и он повел их по коридору, застеленному коврами и в зеркалах — так что ей почудилось, будто целую толпу женщин ведут к разным квартирам. Молотка на дверях мальчик не увидел. Никакого громыханья железом по железу, как у них дома, — просто нажали кнопку, и за дверью зашипело, словно парикмахер надавил грушу пульверизатора. Сквозь матовые стекла дверей с узором из листьев папоротника проглядывали белые прутья решетки.

Им открыла горничная в хорошеньком фартучке и, глянув на обувь, пустила в прихожую. Здесь, как и в коридоре, опять был зеленый ковер, зеркала, отражавшиеся в зеркалах, светлый металлический столик со стеклянным верхом, на нем — непременные цветы, главным образом лилии. В теплом неподвижном воздухе стоял запах духов. Горничная провела их в большую комнату с кремовой мебелью, с креслами, обитыми зеленым и белым атласом. Четыре широких окна тоже забраны решетками, за ними лениво покачиваются пышные деревья Гайд-парка. Неужто и они тетины? В углу — небольшой бар из лакированного бамбука. Дверь в соседнюю комнату отворилась, и вышла тетя, у нее была семенящая походка, отчего попка смешно подпрыгивала.

— Грейс! — вскрикнула она по-детски.

Целуя мальчика, она низко склонила к нему пудреное лицо, и он увидел ее грудь. Брошка зацепилась за его джемпер.

— Ага, попался, — сказала она и освободила брошку.

— Джемпер порвался, — захныкал мальчик.

— Не переживай. Хочешь, я ее совсем сниму?

Она положила брошку на стол.

— Ты мой сладкий. — Она снова подошла и поцеловала его.

Тетя была как куколка, вся складненькая, с желтыми волосами. От нее пахло духами и джином, а розовая кожа напоминала глазированный миндаль.

— Ты здорово похудела, — сказала она сестре. — А посмотри на меня. Все эта французская кухня! Набрала больше трех кило. При моем росте сразу заметно. Мистер Уильямс вернется только сегодня. А я прилетела вчера, из Парижа. Прелесть, чего себе там накупила. Другой раз будет знать, как бросать меня одну в Париже.

— Дядя Редж в Париже? — спросил мальчик.

Мать залилась краской.

— Помолчи! Я же тебя предупреждала. — И она топнула ногой.

Круглые голубые глаза Элси обратились к нему, а губки соблазнительно и весело надулись. Она повела плечом, качнула бедрами. Мальчик под ее взглядом почувствовал себя мужчиной.

— Ну, с чем ты будешь пить чай? Я кое-что припасла. Пойдем, отведу тебя к Мэри. А ты садись, Грейс.

Когда он ушел, каждая из сестер расположилась в комнате по своему вкусу и разумению. Грейс отказалась снять косынку и, завистливо презрев дорогой атлас удобной тахты, присела на самый краешек, откуда было все видно. Элси, поджав под себя красивые ноги в шелковых чулках, устроилась в кресле, закурила сигарету и потрогала тугие золотистые завитки сделанной утром прически.

— У тебя, я вижу, новый ковер, — сказала Грейс.

— Приходится менять каждый год, — ответила Элси, скорчив недовольную мину. Она была хорошенькая и могла себе это позволить. — Бросают окурки куда попало. Я всю квартиру обновила.

Она порывисто встала и закрыла окно.