Птица

– Зачем ты хочешь мстить? Это не дело человека, это дело Бога. Спаситель даже на кресте молился за убивающих его, говоря: «Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят!» Око за око, зуб за зуб… Это истина Ветхого Завета, иудеев, истина старого мира. Не месть, но любовь должны мы нести в мир. Совершая месть, злясь, мы умножаем зло. Убийцы Виталия и так будут наказаны, потому что вряд ли когда-то раскаются в этом грехе. Но мы должны верить и надеяться. На то, что и их души могут спастись.

– Георгий, здесь не воскресная проповедь, а я не паства. Я взрослый человек, со своими убеждениями. Мне не нужна душеспасительная беседа, мне нужна информация.

– Ты сам не понимаешь, что ты говоришь.

– Очень хорошо понимаю. Может быть, ты и прав. Но твоя истина – она твоя, а не моя. Я думаю по-другому. И потом, я не собираюсь душить их своими руками. Просто передам информацию Пух…, то есть в милицию. Православная церковь, наверное, не отрицает закон и правосудие?

– Нет, не отрицает. Что ж, делай как хочешь. Мое дело предупредить.

От священника исходил странный запах. Вроде бы это был запах ладана, которым кадят в храме на утренней службе. Но этот был какой-то жесткий, концентрированный, убийственно чистый, как запах хлорированного средства для мытья туалетов. В верхушках кедров загудел ветер. Здесь же, в подлеске, по-прежнему было тихо. Думать тут о таких странных вещах было противоестественно. Но у меня была цель, от которой я не собирался отступать.

– Так расскажи, что произошло. Я слышал, Птица жил в монастыре какое-то время?

Иван снова смотрел вверх, будто стараясь разглядеть в кедрах потерянную икону и спросить совета у нее. Но только ветки непонятно шебуршали и потрескивали на ветреном языке.

– Виталик пришел месяца три назад. Его долго не хотели пускать, но потом сжалились и позвали меня. Он был как бомж. В волосах репьи, одежда грязная, рваная, глаза какие-то масляные, желто-красные. Весь дрожал. Я сразу понял, что его ломает. Я потом его руки видел – ни одной вены. Все ушли, спрятались от уколов. Даже естество человеческое против такого. Он просил пустить его ко мне, говорил, что хочет найти покой. Не так, конечно, говорил.

– Переломаться хотел?

– Да, да, именно так. Я сказал, что ему надо не в монастырь, а в больницу, но в ответ он начал ругать врачей, и я понял, что в больнице он уже был и ему не помогли. Пришлось поговорить с отцом Диомидом, это наш настоятель. Сначала он не хотел, но потом все же дал благословение. Мы выделили Виталию келью, он попросил поставить ведро воды и запереть его.

– И что было дальше?

– Дальше было страшно. Сначала он валялся на полу и его трясло. Потом начал кричать, хотел вырваться. Тут уж мы его заперли и поставили послушника читать канон под дверью. Вся братия молилась.

– Зачем?

– Ну как же. Грехи – это просто нитки, за которые человека дергает бес. Человек может порвать нитки, но если не изгнать кукловода, ему ничего не стоит привязать новые. Поэтому врачи очень редко могут вылечить. Но бес только играет человеком, он не может полностью завладеть им. Потому что в человеке есть образ Божий, и чем его ни замазывай, он всё равно проступит, как старые фрески в храме порой проступают через новые росписи. Вот и Виталия к нам привел этот образ. Мы старались ему помочь, старались изгнать беса…

– Не вышло?

– Наверное, нет.

– Он вырвался? Убежал? Достал наркотики?

– Не совсем так. Сначала мы думали, что победили. День за днем приступы становились всё слабее. Виталий начал есть, потом помогать в работе по монастырю, потом стал даже ходить на службы. Выучил некоторые псалмы и подпевал в хоре. А однажды в храме он встретил девушку. Я думаю, что он был знаком с ней раньше. После службы он догнал ее, и они о чем-то говорили. Ссорились. Потом она ушла, и я увидел, что у Виталия снова всё плохо. Мы пытались говорить с ним, я и отец Диомид. Но он, похоже, замкнулся. Жил еще где-то месяц. А потом ушел, никому ничего не сказав. И после этого оказалось, что пропал напрестольный крест. Серебряный, с позолотой и драгоценными камнями. Восемнадцатый век.

– В милицию заявляли?

– Нет. Этот крест в обитель принес сам настоятель. Купил где-то у антиквара. Давно, еще в советские времена. У нас он не числился, и архимандрит сказал, что это его вина. Не стал он заявлять. И знаешь, я порой думаю, что этот крест Виталия и сгубил.

– Ты думаешь, что его убили из-за креста? Чтобы ограбить?

– Кто знает, кто знает… Так или иначе, но он совершил очень большой грех.

– А эта девушка, как она выглядела?

– Точно не помню. Помню только, что у нее было много сережек в ухе. Как это теперь называется?

– Пирсинг.

– Да-да, он самый.

– Когда это было?

– В начале апреля.