Птица

Я посмотрел на визитку. Под логотипом «Пригородного» значилось: «Враль Андрей Эдгардович, главный редактор». Ниже шел адрес редакции где-то на шоссе Энтузиастов. Почему-то фамилия и адрес внушили мне доверие. За ночь я исписал с десяток листов, а потом ужал всё в три страницы. Памятуя пожелание главреда, я рассказал и о том, как сломал в давке тросточку бабушке-ветерану, и о том, как прыгал из вагона на ходу, удирая от молодых якобы люберецких бандитов, и о том, как платил транспортному милиционеру за защиту. Еще через день я доехал по указанному адресу, но к самому Вралю меня не допустили, предложив оставить «креатив» на вахте. Назад я ехал расстроенный, резонно полагая, что вахтер отправит мою статью прямиком в урну.

А на следующее утро, получив свежую партию, я увидел на первой странице набранный крупными красными буквами заголовок: «Пригородный пресс: продавцы нашей газеты страдают от наездов братков и ментовской коррупции». От моего текста осталась примерно половина, вторая была выдумана кем-то другим. Но больше всего меня расстроила фотография какого-то левого чувака на фоне поезда Москва – Симферополь с идиотской физиономией и газетой в руках. Нам казалось, что сфотографировать должны были нас с Илюхой. Впрочем, переживать было некогда. Мы втерлись в поток дачников и начали продавать. Я работал на кураже, и весь запас газет ушел уже к середине электрички. Обычно я не смотрел на покупателей – нужно сосчитать мелочь или дать сдачу, сунуть газету, не переставая вопить слоганы. Мы доехали до Петушков, чтобы немедленно выпить за удачу в привокзальной забегаловке. Едва сойдя на перрон, я почувствовал на плече чью-то тяжелую руку. Сзади стоял незнакомый мент с газетой в руках.

– Ты писал?

– Я, – от испуга и неожиданности я даже не успел соврать.

– Ну вот что, парень. Если я тебя хоть раз еще здесь увижу, ты реально узнаешь, что такое наезды братков и ментовская коррупция. Врубился? И еще. Деньги верни.

– Какие деньги? – я подумал, что он отберет всю нашу выручку.

– За газету. Писака.

Назад мы возвращались на автобусе. В электричку садиться было страшно. Я вспомнил, что и для Венички путешествие в Петушки ничем хорошим не кончилось. Мы попробовали другие направления, но оказалось, что они уже заняты конкурентами. Работать локтями теперь было страшно, к тому же наш тандем распадался. Илюху какой-то родственник пристроил менеджером в фирму по продаже запчастей. Я остался один. Деньги, заработанные на газетах, заканчивались, а дядя, которому я перестал выдавать на выпивку, начал угрожать изгнанием в Тачанск. Однажды он насел уж слишком сильно, и я, демонстрируя свою некредитоспособность, вывернул карманы брюк. Оттуда выпала смятая сотня и картонный прямоугольник с фамилией моего вчерашнего кормильца. Сотня тут же была отправлена в фонд помощи страждущим от похмелья.

– Будут тебе деньги! – крикнул я и убежал на улицу. «Какой же идиот», – думал я. «Две недели прошло, а гонорар?» Враль обещал. Но ведь к нему же не пускают. До Энтузиастов пришлось идти пешком через всю Москву. Уже подходя к редакции, я вспомнил, что моей фамилии под статьей не было. Да я и забыл ее написать, когда относил рукопись в надежде на долгий разговор с Вралем и какие-то разъяснения. Никаких формальных прав на гонорар у меня не было. У входа в редакцию я достал последнюю сигарету и закурил в раздумье. О циничности газетчиков ходили легенды. Неужели меня вспомнят и дадут денег просто так? Бред. Вокруг кидалово. Да и кто я такой? Безработный, без военника, один звонок в отделение – и проблемы нет, как и человека. Сигарета таяла вместе с надеждой. Сейчас бычок полетит в урну, а я вылечу в Тачанск и далее по этапу на Кавказ. Если не на зону за уклонение от воинской обязанности. Я вспомнил сумасшедший взгляд Пухлого, визг пуль и падающую с потолка штукатурку.

– Я за гонораром, – на вахтера я смотрел взглядом Филиппа Киркорова, пришедшего получать гонорар за концерт в Олимпийском.

– Документ. Проходите в восьмой.

Всё это походило на чудо, но только чудо и могло меня спасти. В бухгалтерии мою фамилию долго искали в списках и, конечно же, не нашли. Запах скандала всё сильнее витал вокруг меня.

– Вот статья, – я достал мятую газету и ткнул на первую страницу. – «Пригородный пресс»! Я ее написал! Меня ваш главный просил, у него и спросите!

– А, так вот ты где, продавец-затейник, – произнес кто-то за спиной. Я обернулся. В дверях стоял Враль. – А мы ведь тебя давно ждем. Я ведь своих на планерке мордой в твою статью тыкал. Мол, учитесь – какой-то пацан написал, а вы не можете. Ну пойдем, поговорим.

Разговаривал Враль недолго, и то и дело обрывал меня, как будто понимал всё с двух-трех слов. Мне предложили работать в «Пригородном», выдали гонорар и аванс, чтобы я мог снять квартиру. Начинающего репортера бросили на умирающую рубрику «В чужой шкуре». Я превращался в мента, дояра, официанта, бомжа, а однажды в пост месяц жил в монастыре под видом послушника, после чего написал разгромный репортаж с подробным описанием скоромных яств, тайно употребляемых настоятелем.