Птица и меч

Тирас на меня даже не посмотрел. Я пошатнулась и прижала руку к животу, прикрывая растущую во мне жизнь, — в то время как вторую половину моей жизни, моего сердца, прямо сейчас отрывали от меня с кровью.

— Ну нет, — с сомнением прошептал Кель. — Это уже слишком, Тирас. Ты не можешь так со мной поступить. Не можешь двигать меня, как пешку, и ждать, что я молча это проглочу!

Когда я заговорила, мой голос походил на камень из рудников Джеру — такой же темный и тяжелый. Я всегда склонялась перед твоей волей, Тирас. Но я не позволю передать себя по наследству, будто фарфоровую безделушку. Я отправляюсь в Фири.

— Нет, Ларк. В Фири едем мы с Келем.

Поедем все вместе! Я уже сталкивалась с вольгарами. И сделаю это снова.

— Это было до того.

До чего? До того, как ты построил все свои планы? — Слова вспыхивали у меня в голове, как молнии в грозовом облаке. — Я нужна тебе.

— Джеру ты нужна больше. Нашему ребенку ты нужна больше! Это небезопасно. Ты не меч. Не оружие. Помнишь? Вдруг с Келем что-то случится, а я чертова птица? Что тогда? Ты в одиночку поведешь солдат в битву? Нет. Ты останешься здесь и сделаешь, как я сказал.

Он был непреклонен. Тверд, холоден и совершенно уверен в своем праве приказывать. Но я была Рассказчицей. И никто не смел говорить мне, что делать. Я гневно раскинула руки. В голове уже сплетались горячие злые слова.

Ветра, под которыми стонет земля,
Снесите до камушка трон короля.

Окна задрожали, затрещали и звонко осыпались на пол. В зал со свистом ворвался шквальный ветер, который яростно взметнул мои юбки и взъерошил волосы. В следующую секунду трон Тираса покачнулся под его напором и с грохотом обрушился на мерцающий черный пол, чтобы тут же подняться в воздух, пролететь через весь зал и врезаться в дальнюю стену. Две задние ножки по основание ушли в красочную фреску с историей Джеру.

— Дарк! Хватит! — взмолился Тирас, но я только начала.

В груди метался вопль, созвучный завываниям призванного мной ветра, а в горле теснились слезы, которые я так редко выпускала на волю. Слезы, которых хватило бы, чтобы оросить все королевство.

Дожди, что клубятся среди облаков,
Оденьте меня в свой атласный покров.

Я замерла посреди кипящего голубого потока, окутанная стеной воды, словно морская богиня. Слезы смешивались с дождевыми каплями и пропитывали платье и волосы, пока те не промокли насквозь. Буря не пощадила ни тронный зал, ни фрески на стенах. Короли и герои прошлого плакали вместе со мной, и длинные скорбные подтеки стремительно уничтожали их лица и память о том, что произошло в незапамятные времена.

— Ларк! — снова услышала я крик Тираса. На этот раз он не остался в стороне, а ринулся сквозь водный кокон, сжал меня в объятиях и накрыл холодный рот своими губами, теплыми, уверенными, вымывающими из моих слов вкус войны.

— Успокойся, — попросил он, и искренность этой просьбы была сродни оружию, которое превосходило по силе мои разрушения.

Ты не можешь меня оставить!

— Прости меня, — прошептал Тирас.

— Ради всех богов, Ларк! — заорал Кель, чей силуэт был едва различим сквозь толщу воды. — Прекрати!

Я глубоко вдохнула. Я забыла, где я. Я забыла, кто я.

Осколки и слезы, ветра и вода,
Вернитесь туда, где вы были всегда.

Все сразу затихло. Успокоилось. Почти излучало раскаяние. Но для меня ничто не осталось прежним. Сейчас я слышала только собственное тяжелое дыхание. Грудь горела, словно я пробежала огромное расстояние в погоне за тем, чего невозможно достичь. Я стояла, низко опустив голову. Мне незачем было смотреть на разнесенный зал. Тирас стоял рядом — такой же тихий и неподвижный, как воздух вокруг нас, — прижимая к себе мою голову и все еще впечатывая губы в завиток уха. Он тоже вымок до нитки, и я ощущала тепло его кожи сквозь облепившую тело ткань.

— В кои-то веки я согласен с королевой, — пробормотал Кель и без единого слова вышел из зала.

Сапоги воина хлюпали на каждом шагу. Огромная дубовая дверь скрипнула у него за спиной, и я услышала, как он успокаивает встревоженных слуг в коридоре.

Ты не можешь оставить меня, Тирас.

— Я не могу тебя удержать. — В голосе короля слышалось такое же страдание, как и в моих судорожных вздохах. — И не могу продолжать эту двойную жизнь.