– Вот что еще хотел сказать. Меня вполне устраивают имена Ежа и Травки. Но мне не нравится прозвище храмовой проститутки. Я не стану называть тебя Нок. Придумаем тебе другое имя. Ты будешь называться… – он с улыбкой посмотрел на Нок, прищурил глаза и продолжил: – ты будешь называться Птицей. Вполне хорошо звучит. Еж, Травка и Птица. Отличная компания. Осталось вот только понять…
Ог стянул с одной ноги сапог, поставил в стороне, еще раз глянул на Нок и снова заговорил:
– Осталось только понять, за кем из вас приходили химаи. Эти твари охотятся на магов. Только на магов. Те кости, что вы видели на валунах, – это мертвецы Речных людей. Речные люди верят, что химаи проводят умерших в мир Невидимых, потому приносят сюда своих воинов, погибших в битвах, чтобы животные провезли храбрецов на себе. Поверье у них такое. Как по мне, так полная глупость, но люди любят свои глупости. С этим ничего не поделать.
Ог принялся за другой сапог, стянул его, кинул в сторону первого, после встал и расстелил на земле плащ. Растянулся на нем и велел:
– Все, ложитесь и спите.
– Химаи приходят за магами? – вдруг шепотом спросил из темноты Еж.
– Только за магами.
– Так ведь это ты маг. Мы же не маги, – храбро ответил мальчишка.
Нок молчала, все так же сидя на краю застеленного одеялом валежника.
– Я тоже не маг, – ответил Ог, – но хватит болтать. Птица, ты тоже ложись и спи.
Вот так просто – раз и дал ей новой прозвище. А ведь новое имя девочке Нок дают только после первой ночи любви. Первый мужчина получает право сделать это. Теперь что получается? У Нок есть имя, а первого мужчины не было?
И слова Ога о храмовых проститутках… Так называют жриц только Железные рыцари, об этом не раз рассказывали торговцы, приходящие в Корабельный двор пропустить рюмочку-другую стылой и отведать жаренной на углях рыбы. Значит, Ог из земель Железных рыцарей? А вдруг он один из них?
Беспокойные думы одолевали девушку. Новое прозвище казалось непривычным, чужим и неудобным, точно седло лошади, на котором пришлось трястись весь день. А собственное будущее и вовсе перестало существовать. Вместо понятного представления о том, кто она такая и кем должна стать, пришли пустота и непонимание. Теперь не осталось ничего – ни браслетов, ни стремления к чему-то, ни желания чего-то достичь. Ведь достигать теперь нечего.
Ничего у нее нет. Ни будущего, ни прошлого. Есть темнота, жаркие угли догорающего костра, широкий круг и рычащие химаи вокруг этого круга. И есть страшный Незнакомец, круто изменивший жизнь Нок, точнее, уже Птицы. Что теперь ей со всем этим делать?
#17. Птица
Утром небо окутало землю густым белым молоком, которое скрыло от глаз вершины валунов и просочилось сквозь ветви кустов до самой травы. Проснувшаяся малышка удивленно пыталась поймать это молоко в кулак, протягивала руку и сжимала ладошку. Морщила нос и смешно шевелила коричневыми пальчиками. Невесомый молочный туман бесшумно обтекал Травку, спящего Ежа и открывшую глаза Птицу.
Девочка подобные игры любила. Могла часами перебирать камешки у порога хижины или раскладывать по длине сорванные стебли цветов. Вот и сейчас она сосредоточенно протягивала ладонь и ловила, ловила то, что поймать никак нельзя. Неудачи ее не смущали. И можно спокойно оставить ее сидеть на одеяле несколько часов – пока белое молоко, сползшее с неба, будет лежать на земле, Травка никуда не денется.
Птица продрогла. Пришлось ютиться на краю одеяла, чтобы не получить ногой по зубам от Ежа, и от неудобной позы болела спина и затекло правое плечо. Но как бы там ни было, новый день начался, и что они будут делать теперь? Снова скакать верхом до глубокой ночи?
Девушка поднялась, огляделась. Вчерашний костерок бодро потрескивал, взметая вверх хвосты пламени, рассыпал искры и смешивал горьковатый дым с белым небесным молоком. У края костра, в небольшой миске желтело тесто для лепешек, видимо, из кукурузной муки.
Появился Ог и принес воды в котелке. Угрюмый, неприветливый, уверенный в себе, он не глянул на Птицу и остальных детей. Будто их и нет, будто вовсе не красивая синеглазая девушка сейчас расплетает рядом с ним длинные черные косы, отливающие синим в бледных разводах тумана.
Охотник опустился на корточки у костра, ловко выхватил из миски кусок теста, размял его сильными ловкими пальцами и с размаху плюхнул на пристроенную на углях сковородку.
Видимо, вчерашняя ночная говорливость его закончилась, и он молчал. Его грозный меч лежал на расстеленном прямо на земле плаще, потемневший металл рукояти казался тусклым и синим. Птица тоже не произнесла ни слова. Рабы не заговаривают первыми с хозяевами, им вообще не положено говорить. Рабы должны работать.
Но Ог всю работу взял на себя. И воды принес, и хвороста натаскал. Теперь вот завтрак готовит. Что в таком случае делать девушке?
– Туман пришел с реки, – негромко сказал Ог, – это значит, что сегодня будет не так жарко.
Птица не знала, что ответить. Согласиться? Промолчать? Или вежливо произнести: «Как скажешь, господин Ог»? Хотя хозяин запретил называть его господином…