Птица Карлсон

― Это же элементарно, Ватсон, наконец-то до вас дошло. Но этот аэроплан ― лишь часть разгадки. Главное тут, конечно, клонатор. Представляете себе устройство, которое может каждый день производить сто новых солдат? А сто таких устройств? Тысячу?

― А теперь клонатор погиб при взрыве?

― Надеюсь, да ― как и вся шайка этих разбойников. Но я специально попросил Майкрофта прислать шотландских гвардейцев, и он меня прекрасно понял. Они из усердия разломают там всё до основания, и никто не уйдёт живым. Человечество, конечно, не избавится от идеи вырастить человека из пробирки, но это произойдёт нескоро. Одним словом, мы с вами живём в страшные времена, когда ни в чём нельзя быть уверенным. Никому нельзя верить…

― Но вам-то можно?

― Мне ― обязательно.

В лесу заухала сова.

― Да и совы ― вовсе не то, чем они кажутся, ― произнёс Холмс задумчиво.

Наконец, он вздохнул и отряхнул щепки с платья.

― Но главное, ― заключил Холмс, ― я окончательно уверился в том, что все люди на земле парны.

― Да это учение об андрогинах, ему три тысячи лет.

― Нет, смотрите, Ватсон, мы с вами пара, дополняющая друг друга. Мориарти со своим снайпером ― пара неразлучников, будто разноцветные попугайчики. Я однажды написал об этих попугайчиках целую монографию… Но я не об этом. Бельгиец с его глупыми усами парен своему товарищу. Мы все ― будто повторение дон Кихота и Санчо Пансы ― не обижайтесь дорогой друг, я не знаю, что обиднее, и, кажется, это самокритичное именно для меня сравнение.

Кстати, обряд дома Свантессонов мне понравился ― в нём есть какое-то полоумное веселье: ключ, египетские древности, конические шапочки… Пришельцы из болот… Вы бы написали про это роман: «Тайна пирамид» и всё такое. Одним словом, все сюжеты повторяются, и все мы ― будто Диоскуры.

― Но Кастор и Поллукс были близнецами.

― Мы и есть близнецы-неразлучники. Кому-то из нас Зевс дал бессмертие, и он поделился с братом, и вот мы ― то живы, то мертвы, потому что бессмертия на двоих не хватает. День жив один, а другой день жив второй брат.

― Это слишком сложно для меня.

― Неважно, это мне рассказывал один немец из Киля, он думал, что эта теория сделает переворот в физике. Теперь ему на пятки наступают другие безумцы, которые считают, что ничего узнать наверняка невозможно.

― Но мы так не похожи, я бы не стал припутывать к этому близнецов.

― Близнецы ― это по части доктора Мортимера.

― Боюсь, нам нескоро удастся с ним поговорить.

Стоя у земляного вала перед Свантессон-холлом, мы наблюдали, как шотландцы ползут по приставным лестницам на стены. Звучали выстрелы и взрывы, гулко отдававшиеся в коридорах Свантессон-холла. Мистер Хайд с воплями гнал прочь своих овец. Шла обычная для британской провинции жизнь.

Холмс набил трубку табаком, и, перед тем, как воспользоваться зажигалкой, подаренной ему последним русским царём, заключил:

― Если бы я был глупым газетчиком, то сказал бы сейчас что-нибудь пафосное. К примеру, что скоро поднимется ветер, и мы не досчитаемся многих.

― Холмс, вы это уже говорили ― лет пятнадцать назад. Или двадцать ― не помню…

― А, ну тогда можно. Хорошее ― повтори, и ещё раз повтори. Ветер, это будет холодный колючий ветер, и многие не выдержат его ледяного дыхания. Так хорошо?

― Звучит прекрасно.

― Знаете, все эти годы я тщательно скрывал от вас, что ненавижу оперу, но вот сейчас решил сам предложить: если мы поторопимся, то успеем… Куда-то мы должны были успеть… Эти наши обряды так утомительны.

― А, Холмс? Что?

― Отлично, вы тоже не помните. Давайте лучше просто посидим у камина! Едем скорее в Лондон!

Я кивнул, и мы пошли к станции, слыша за собой непрекращающуюся канонаду.

2022

Любовь к электричеству

Профессор пел старые песни. В песнях было про лыжи и горы и про то, что нужно вернуться, когда не хочется возвращаться.

Профессор пел надтреснутым голосом, страшно фальшивя, но в пустой квартире смутить это никого не могло.

Он был один, не считая того, что лежало у него за спиной на лабораторном столе, ― куча проводов поверх манекена. Но только непосвящённому это показалось бы манекеном, к которому приделано колесо от велосипеда.

Профессор сделал электронного человека. Более того, новый человек должен был уметь летать.

Человек был небольшим, метр пятьдесят ростом ― но такую уж удалось найти оболочку.

Сейчас Профессор перегонял в память андроида всё то, что тому полагалось помнить и знать.

Это была финальная стадия эксперимента. Профессор начал его ещё в восьмидесятом и десять лет собирал прототип. Но потом надломился мир, и Профессор, который не был ещё тогда Профессором, ощутил себя внутри железного контейнера, вокруг которого толпились неопрятные люди. Полтора года он продавал этим людям крупу, консервы и пиво. Его выручала способность к быстрому устному счёту ― там, где его хозяин только успевал достать калькулятор из-за пазухи, он уже выдавал точный ответ. Ответы сперва проверяли, а потом бросили. Правила жизни поменялись, и прочие навыки профессора стали не нужны.