Птица малая

Когда церемония ей наскучила, Селестина стала махать руками, наклонив голову, чтобы видеть, как ее юбка крутится из стороны в сторону, и украдкой поглядывая на человека с механизмами на руках, одиноко стоявшего в углу. «Он священник, как и американский кузен дедушки Джулиани, дон Винченцо, — объяснила ей мама в то утро, прежде чем они покинули церковь. — Долгое время он был болен, и его руки действуют не очень хорошо, поэтому он использует аппараты, чтобы те помогали его пальцам двигаться… Carissima, не пялься».

Селестина не пялилась. Но поглядывала в его сторону довольно часто.

В отличие от остальных, этот человек не обращал на младенца внимания, и когда Селестина очередной раз на него посмотрела, он ее увидел. Механизмы выглядели устрашающе, но сам человек не был страшным. Большинство взрослых улыбались губами, однако их глаза говорили: шла бы ты куда-нибудь поиграть. Человек с механизмами не улыбался, зато улыбались его глаза.

Младенец все ныл и ныл, а потом Селестина почуяла, как запахло какашками.

— Мама! — воскликнула она в ужасе. — Эта малютка…

— Ш-ш, cara — громко прошептала ее мать, а все взрослые засмеялись — даже дон Винченцо, одетый в длинную черную одежду, как и человек с аппаратами на руках и тот, который лил на ребенка воду.

Наконец это закончилось, и все покинули темную церковь, выйдя на солнечный свет.

— Но мама, этот младенец обделался! — настаивала Селестина, пока они спускались по ступеням и ждали, когда шофер подгонит машину. — Прямо в мое платье! Оно теперь будет грязным!

— Селестина, — резко ответила ее мать, — ты и сама раньше такое делала! Эта малютка носит памперсы — так же, как носила ты.

Селестина открыла рот. Взрослые вокруг нее засмеялись — кроме человека с механизмами, который остановился рядом и наклонился к ней, отразив на своем лице ее собственное потрясенное возмущение.

— Это клевета! — воскликнула Селестина, повторив то, что он ей прошептал.

— Чудовищная клевета! — негодующе подтвердил он, выпрямляясь, и, хотя Селестина не поняла ни одного из этих слов, она знала, что он на ее стороне, а не на стороне смеющихся взрослых.

Потом все пошли в дом тети Кармеллы. Селестина ела печенье, пила содовую, которой могла лакомиться лишь на вечеринках, поскольку та не делает ее кости крепче, и упросила дядю Паоло покачать ее на качелях. Она подумала, не поиграть ли со своими двоюродными братьями, но ни один из них не был ей ровесником, а Анамария всегда хотела быть мамой, оставляя Селестине роль дочки, и это было скучно. Поэтому она попробовала танцевать в центре кухни, пока бабушка не сказала, что она прелестна, а мама не предложила навестить морских свинок.

Когда девочка раскапризничалась, мама увела ее в дальнюю спальню и посидела с ней некоторое время, тихонько напевая. Селестина уже почти заснула, когда мать потянулась за салфеткой и высморкалась.

— Мама? А почему папа сегодня не приходил?

— Он был занят, cara, — сказала Джина Джулиани. — Спи.

Ее разбудили уходившие гости: кузены, тети, дяди, бабушки, дедушки, друзья семьи выкрикивали ciaos[54] и buonafortunas,[55] прощаясь с новорожденной и ее родителями. Поднявшись, Селестина сходила на горшок, что напомнило ей о «клевете», а затем направилась к лоджии, прикидывая, нельзя ли взять домой несколько надувных шаров. Стефано устроил скандал — с воплями и плачем. «Я знаю, знаю, — говорила тетя Кармелла. — После такого приятного времени трудно говорить всем «до свиданья», но вечеринка заканчивается». А дядя Паоло просто вскинул Стефано на руки, улыбаясь, но не допуская капризов.

Никто из взрослых, снисходительно наблюдающих за скандалом, не обратил внимания на Селестину, стоявшую в проеме. Ее мать помогала тете Кармелле вычищать тарелки. Ее бабушки и дедушки прощались во дворе с гостями. Остальные смотрели на Стефано, вопящего и мужественно сопротивляющегося, но беспомощного в руках отца, который уже уносил его, извинившись за шум. И лишь Селестина заметила, как у дона Винченцо изменилось лицо. Вот тогда она посмотрела на человека с механизмами на кистях и увидела, что тот плачет.

Селестина видела, как плакала ее мать, но не знала, что мужчины тоже плачут. Это ее испугало, потому что было странным, и потому что она была голодна, и потому что ей нравился человек, принявший ее сторону, и потому что он плакал не как другие, кого она знала, — глаза открыты, слезы скатываются по неподвижному лицу.

Дверцы машины захлопнулись, затем Селестина услышала хруст шин по гравию — ив этот момент мать вскинула на нее глаза. Когда Джина проследила за взглядом дочери, ее улыбка померкла. Посмотрев в сторону двух священников, Джина тихо сказала что-то своей золовке. Кивнув, Кармелла понесла на кухню груду посуды, но по пути подошла к дону Винченцо.

— Может быть, пройдете в спальню в конце холла? — предложила она. — Там вас никто не побеспокоит.

Селестина быстро убралась с дороги, когда дон Винченцо, взяв плачущего человека под руку, повел его через проем лоджии к комнате Кармеллы. Когда они проходили мимо Селестины, она услышала, как дон Винченцо спросил: