Птица малая

— Не от мира сего, — подсказала Ха'анала и улыбнулась, глядя, как Шетри обдумывает конструкцию, а затем моргает, уловив значение слова. — Исаак любит музыку, потому что больше не может любить ничего.

— А что ты поешь вместе с ним после наших песнопений?

— Это Ш'ма: песня народа нашей матери.

Шетри уже оставил попытки разобраться в понятиях Ха'аналы о родстве. С другой стороны, музыку он ценил высоко.

— Она очень красива.

— Так же, как и твои песни. — Она помолчала. — Кое-кто благодарит тебя за то, что ты пел для Исаака. Напевы Сти успокаивают сердце. Кое-кто хотел бы понимать слова, но и мелодии достаточно.

Шетри в нерешительности помедлил, желая задать вопрос, не дававший ему покоя.

— Как это возможно, что Исаак знает всю эпическую поэму, услышав ее лишь раз? Кое-кто заучивал это несколько лет… — В смущении Шетри отвел взгляд. — Он что, специалист по запоминанию или такой подвиг — обычное дело для народа вашей… матери?

— Наша мать говорит, что рассудок Исаака устроен иначе, чем у кого бы то ни было. Даже если б Исаак находился среди своего народа, он оставался бы исключительным.

— Генетическая причуда, — предположил Шетри, но девушка не поняла. Она заучила вечерние песнопения, но почти не знала современного к'сана, а Шетри не мог вспомнить синонимичное выражение на руандже.

Умолкнув, он направил свое внимание на окружавшие их низкие заросли, подмечая травы, произраставшие тут, и, наклонившись, срезал стебель лихорадочника, вдохнув его аромат. Шетри был рад поводу отвлечься, а еще больше радовался тому, что эта девушка не презирает мужчину, которому интересны растения.

Пока Та'ана не предложила жениться, Шетри и не думал о том, чтобы обзавестись супругой, — даже после того, как услышал про смерть Нра'ила и его наследников. Он знал, что Ха'анала совсем юная, но и себя Шетри чувствовал так, будто недавно родился, и гадал, поговорила ли уже Та'ана с девушкой. Шетри понятия не имел, как устраиваются такие дела, — он был третьим и никак не ожидал, что эта проблема его затронет.

— Ха'анала. Какое странное имя, — сказал Шетри.

— Кое-кого назвали в честь особы, которой восхищался ее отец.

Ему показалось, что Ха'анала не открывает, но и не скрывает, кто она такая. Возможно, девушка считала это очевидным — в самом деле, для Та'аны так и было. А может, Ха'анала сама сказала Шетри об этом, но он не понял ее руанджу и пропустил какую-нибудь тонкость. Ее душа напоминала ему цветное стекло: просвечивающая, но не прозрачная.

Шетри смутился, поймав себя на том, что снова на нее пялится; Ха'анала не соглашалась надеть платье, не говоря уже про вуаль, а ее запах опьянял. Обернувшись, Шетри посмотрел на лагерь, видневшийся вдалеке, — выстроенный на скорую руку, замызганный ночным дождем. Очень скоро ему придется просить сестру выбирать между наготой и голодом. Наименее ценной рунао ныне была служанка; учитывая, что Та'ана отказалась от вуали, Шетри подозревал, что пришло время одевальщицы.

— Мы должны идти дальше, в Инброкар. Та'ана опасается, что, если в городе уже укрылось слишком много народа, нас туда не пустят, — сказал он Ха'анале, когда они возобновили прогулку. — Что ты будешь делать, когда раны Исаака заживут?

Она не ответила на вопрос впрямую.

— Это неправильно: поедать руна, — сказала Ха'анала. Остановившись, она посмотрела ему в глаза. — Сипадж, Шетри, если б не это, мы бы остались с тобой.

Ему пришлось прокрутить ее слова в своем сознании еще раз, чтобы увериться: она применила форму обращения, которая подразумевала его персонально, а не как члена семейства его сестры.

До встречи с Ха'аналой Шетри редко говорил с женщинами не из своей семьи, но значение запаха Ха'аналы не оставляло сомнений, а ее глаза напоминали цветом аметист, и она глядела на него с бесстрашием рунской куртизанки — как он это себе представлял.

— Кое-кто…

Его голос оборвался. Вспомнив, что он регент, и решив проявить благородство, Шетри начал снова:

— Племянник кое-кого, Атаанси…

— Не представляет интереса, — решительно заключила Ха'анала. — Твоя сестра найдет ему другую жену. Возможно, двух.

Шетри отшатнулся, шокированный.

— Сипадж, Шетри, скоро все изменится. Больше не станут разбрасываться «производителями», — сказала она, употребив термин к'сана, который узнала от Та'аны.

Ха'анала долго размышляла над тем, как она должна поступить. На одной чаше весов были любовь и признательность к Софии, а также желание смягчить неизбежную грусть. На другой — потребность в убежище, в выживании на ее собственных условиях. Ха'анала не могла и не хотела идти против руна, которых любила и понимала; но она также не могла пассивно смотреть на истребление своего народа. Решение пришло, когда она наблюдала, как Та'ана и ее горничная, действуя согласованно, с практичной паритетностью, организуют маленький отряд беженцев для следующего перехода.

«Люди сами выберут из нашего числа, — подумала Ха'анала. — И мы, те джанада, которых выберут, — начнем заново».