Птица малая

– А если София и Марк лежат в груде обломков? – требовательно спросила Энн. – Где тогда поэзия Бога? Где поэзия в смерти Алана, Эмилио?

– Бог знает, – сказал он, и в его тоне было как признание смерти, так и утверждение веры.

– Видишь, вот здесь-то все и рассыпается! – воскликнула Энн. – Меня всю жизнь терзает вопрос – почему Богу достаются похвалы, но Его никогда не винят. Я не могу с этим согласиться. Или Бог отвечает за все, или Он не отвечает. Что ты делал, Эмилио, когда дети умирали?

– Плакал, – признался он. – Иногда я думаю, что Господу нужно, чтобы мы плакали Его слезами.

Наступила долгая пауза.

– И я старался понять Его.

– А сейчас понимаешь? – спросила Энн почти с мольбой. Если б Эмилио сказал, что понимает, она бы ему поверила.

– Можешь ты сейчас увидеть поэзию в смерти детей?

– Нет, – сказал он, помолчав; затем добавил: – Все еще нет. Ее трудно разглядеть и оценить.

Была уже середина ночи, и Энн встала, собираясь вернуться в постель, но обернулась и увидела на его лице знакомое выражение.

– Что? – потребовала она ответа. – Что?

– Ничего.

Отлично зная свою паству, Эмилио пожал плечами.

– Но если это все, что удерживает тебя от веры, то попробуй не сдерживаться и обвинять Господа в любой момент, когда сочтешь это уместным.

По лицу Энн расплылась медленная улыбка, и, задумавшись, она опять села рядом с ним на подушку.

– Что? – настала его очередь спросить.

В ее улыбке не осталось и следа благодушия.

– О чем ты думаешь, Энн?

– О, у меня есть претензии к Богу, – сказала она сладким голосом, а затем обеими ладонями зажала рот, стараясь удержаться от громкого смеха. – Эмилио, милое мое дитя, – лукаво произнесла она. – Похоже, нашлась теология, с которой я могу примириться! Ты даешь мне благословение – да, святой отец? Готов стать соучастником?

– А ты собираешься Ему нагрубить? – Эмилио осторожно засмеялся, но заметно оживился. – Я ведь всего лишь священник! Может, следует согласовать это с епископом или кем-нибудь…

– Поганец! – воскликнула Энн. – Не увиливай!

И она с нарастающей некорректностью принялась высказывать ряд совершенно нечестивых и очень энергичных суждений насчет мучительных и безвременных смертей невинных, насчет судьбы Кливленда в чемпионате мира 2018-го, живучести зла и техасских республиканцев во Вселенной, управляемой божеством, имевшим наглость претендовать на всемогущество и справедливость, а Эмилио все это старательно переводил, вставляя дивно напыщенные, напоминавшие латынь фразы в стандартные раболепные банальности. Вскоре они вцепились друг в друга. Они затеяли шутливую потасовку и хохотали, словно сумасшедшие, все громче и громче, пока Джордж Эдвардс не был окончательно разбужен криком Энн:

– Эмилио, прекрати! У старых женщин слабый мочевой пузырь!

– Сандос, – рявкнул Джордж, – какого черта ты делаешь с моей женой?

– Мы обсуждаем теологию, дорогой, – пропела Энн, задыхаясь и хватая ртом воздух.

– О, ради Христа!

– Мы все еще работаем над теодицеей, – прокричал Эмилио. – Но пока не подошли к божественному воплощению.

И оба опять покатились со смеху.

– Прибей их, Джордж, – громко предложил Д. У. – Оправданное убийство.

– Пожалуйста, не могли бы вы все заткнуться? – заорал Джимми, чем насмешил Энн и Эмилио еще больше.

– Эхо Нью-Йорка! – крикнула Энн. – Приве-е-ет!

– Не могли бы вы заткнуться! – простонал Эмилио, складываясь пополам.

– Ладно. Попытаюсь еще раз, – вытирая глаза, сказала Энн, когда стих очищающий смех и они перевели дух. – Думаешь, Бог простит мои грехи и прегрешения?

Эмилио опустился на подушки, измученный и счастливый.

– Энн, – произнес он, закинув руки за голову, – я думаю, Господь будет рад принять тебя такой, какая ты есть.

Последнее, о чем подумал Марк Робичокс, прежде чем произошло крушение, было: «Merde[45], отец-настоятель будет в ярости».

Казалось, посадить самолет удастся без труда. Полоса была вполне различима, а поросль на ней выглядела как обычная трава и молодые побеги кустарников. Марк полагал, что корневая система даже укрепила грунт, так что колеса самолета не будут в нем вязнуть. Во время тренировок София приземлялась в самых сложных ситуациях и была уверена, что сможет совладать и с этой. Поэтому они решили садиться.

Ни Марк, ни София не приняли в расчет вьющиеся растения. Должно быть, те были одревесневшими и упругими, вроде виноградной лозы. Они злобно вцепились в шасси хрупкого самолетика, и внезапная остановка с жестокой силой бросила Марка и Софию на ремни. Сидя на переднем сиденье, Марк с ужасом увидел, как земля дыбом встает ему навстречу, но прежде, чем «ультра лайт» разорвало на части, он отключился; а когда их тела швырнуло вперед, ремни не выдержали.