Птица малая

– Раньше я был неплохим бегуном на средние дистанции, – по-свойски доверительно сказал Сандос. – Сегодня утром я одолел полкилометра. И большую часть пути пришлось пройти шагом. – Он пожал плечами. – Неплохо для начала.

– Совсем неплохо, – согласился Эдвард Бер. – Вы и с кофе хорошо управились.

– Угу. Не раздавил чашку. Только пролил немного. – Сандос задернул штору. – А сейчас собираюсь принять душ.

– Вам помочь?

– Нет. Спасибо. Сам справлюсь.

Не рассердился, отметил брат Эдвард, наблюдая, как Эмилио выдвигает из комода ящик и вынимает чистую одежду. Пусть не очень быстро, но Сандос все сделал отлично. Когда он двинулся к двери, брат Эдвард снова заговорил.

– Знаете, это еще не кончилось, – предупредил он. – Через такое нельзя перескочить сразу.

Некоторое время Эмилио смотрел в пол, затем вскинул взгляд.

– Да. Знаю. – Помолчав несколько секунд, он спросил: – Кем вы были раньше? Санитаром? Терапевтом?

Фыркнув, Эдвард Бер потянулся за кофе.

– И близко нет. Я был фондовым брокером. Специализировался на компаниях-банкротах.

Он не ждал, что Сандос поймет. Большинство священников, давших обет бедности, было безнадежно невежественно в финансовых вопросах.

– Это предполагало признание ценными вещей, которых другие люди не ценили, и заставляло ценить вещи, которые другие считали бесполезными.

Сандос намека не понял.

– Вы преуспевали?

– О да. Я многого добился.

Брат Эдвард поднял чашку и сказал:

– Спасибо за кофе.

Он проводил Сандоса взглядом, а затем, неподвижно сидя в тишине, Эдвард Бер начал утреннюю молитву.

Около десяти утра раздался металлический стук в дверь. «Входите», – откликнулся отец Генерал и не удивился, увидев, что в кабинет входит Эмилио Сандос. Без затруднений справившись с дверной ручкой, тот закрыл за собой дверь.

Джулиани хотел было встать, но Эмилио сказал:

– Нет. Сядь, пожалуйста. Я пришел… я хотел поблагодарить тебя. Наверняка тебе было нелегко.

– Это было жестоко, – признал Винч Джулиани. – Ведь я мог только слушать.

– Нет. Ты сделал больше.

Сандос оглядел кабинет, показавшийся странно пустым. Неожиданно он хмыкнул и потянулся к волосам, словно хотел расчесать их пальцами, – старая привычка, из-за которой сейчас могли запутаться суставные механизмы скреп. Эмилио опустил руки.

– Извини за стол. Он был дорогим?

– Бесценным.

– Назови сумму.

– Забудь об этом. – Джулиани откинулся в кресле. – Ну что ж, ты выглядишь лучше.

– Да. Я хорошо спал. Готов спорить, что бедняга Кандотти не сомкнул глаз, но я спал отлично. – Эмилио улыбнулся: – Джон – молодчина. Спасибо, что привлек его к делу. И Эда. И Фелипе. Даже Фолькера. Я бы не смог…

Его лицо исказилось, и он отвернулся, но тут же снова посмотрел на Джулиани.

– Это было как… как промывание желудка.

Джулиани не ответил, и Эмилио продолжал с легкой иронией:

– Я где-то слышал, что исповедь облегчает душу. Джулиани дернул уголком рта:

– Это именно тот принцип, коим я руководствовался. Эмилио подошел к окну. Из кабинета открывался лучший вид, чем из его комнаты. Высокий пост имеет свои преимущества.

– Ночью мне снился сон, – сказал он негромко. – Я стоял на дороге, а рядом не было никого. И во сне я сказал: «Я не понимаю, но могу научиться, если ты станешь меня учить». Думаешь, кто-нибудь слушал?

Он не отводил взгляда от окна.

Джулиани встал и подошел к книжному шкафу. Выбрав маленький том с потрескавшимся кожаным переплетом, он перелистал страницы и протянул томик Сандосу.

Повернувшись, тот принял книгу и посмотрел на корешок.

– Эсхил?

Джулиани указал на отрывок, и какое-то время Эмилио медленно переводил в уме с греческого. Наконец он произнес:

– В нашем сне боль, кою нельзя забыть, падает, капля за каплей, на сердце, пока, в нашем отчаянии, против нашей воли, через ужасную милость Бога не приходит мудрость.

– Хвастун.

Эмилио засмеялся, но, снова отвернувшись к окну, перечитал отрывок еще раз. Вернувшись к письменному столу, Джулиани сел, ожидая, пока Сандос заговорит.

– Меня интересует, могу ли я остаться здесь еще на какое-то время, – сказал Эмилио. Он сам не ожидал, что попросит об этом. Он собирался уехать. – Я не хочу навязываться. Ты был очень терпелив.

– Вовсе нет.

Сандос не обернулся, чтобы посмотреть на отца Генерала, но Джулиани услышал, как изменился его тон:

– Я не знаю, священник ли я. Я не знаю… не знаю… совсем ничего не знаю. Я даже не знаю, следует ли мне этого желать.

– Оставайся, сколько захочешь.

– Спасибо. Ты был очень терпелив, – повторил Эмилио. Он подошел к двери, и заключенные в скобы пальцы аккуратно взялись за ручку.

– Эмилио, – окликнул отец Генерал, не повышая голоса, благо в комнате было тихо. – Я посылаю другую группу. На Ракхат. Полагаю, тебе следует знать об этом. Мы могли бы тебя использовать. В качестве переводчика.

Сандос застыл.

– Слишком рано, Винч. Слишком рано об этом думать.

– Конечно. Я просто считал, что тебе следует знать.