Птица малая

– Мягко говоря, – пробормотал Сандос, отводя глаза в сторону.

На его губах мелькнула улыбка.

– Мягко говоря. Господи, как это ужасно! Засмеявшись, Джимми обхватил длинными руками голову и сжался в угловатый комок, всем своим видом выражая отчаяние. Затем он развернул конечности, посмотрел на священника и прямо спросил:

– Нет, серьезно – что ты делаешь? То есть я имею в виду: что, по-твоему, делать мне?

Джимми ожидал услышать что-нибудь насчет владения собой, проповедуемого религией «дзен», или про чтение молитв по четкам, и поэтому не сразу понял, когда Эмилио посмотрел ему в глаза и сказал:

– Позаботься о себе сам, Джим.

Сперва – по тому, как это было сказано: с интонацией, которая обычно предваряет прощание, – Джимми подумал, что его выставляют. И лишь через минуту до него дошло.

– О, ну, да. Я так и делаю, но…

– Тогда заботься о себе чаще. До тех пор, пока не поможет.

– А тебе помогает? Я имею в виду, может, спустя какое-то время больше не хочется, а?

Лицо Эмилио стало непроницаемым.

– Джим, даже у священника есть частная жизнь. Впервые за время их знакомства Джимми почувствовал, что переступил некую черту, и со всей возможной быстротой сдал назад:

– Извини. Правда. Конечно, мне не следовало об этом спрашивать. Господи…

Явно ощущая себя неловко, Сандос вздохнул:

– Полагаю, учитывая обстоятельства… Ладно, отвечая на твой первый вопрос, могу сообщить, что при опросе пятисот человек, давших обет безбрачия, четыреста девяносто восемь из них признались, что мастурбируют.

– А как насчет оставшихся двух?

– Элементарно, Ватсон. Из их ответа можно сделать вывод, что у них не было рук.

Прежде чем Джимми перестал смеяться, Эмилио сухо продолжил:

– Что до твоего второго вопроса, могу лишь сказать, что после двадцати пяти лет воздержания потребность сохраняется.

– Боже! Двадцать пять лет…

– Первая часть твоего восклицания объясняет вторую часть. Эмилио расчесал пальцами волосы – нервная привычка, от которой никак не мог избавиться. Уронив руки, он положил ладони на колени.

– На самом деле ты в более трудном положении, чем священник или монахиня. Целибат – не то же самое, что воздержание. Это активный выбор, а не просто отсутствие подходящего случая.

Джимми не сказал ничего, поэтому Эмилио продолжал тихим голосом, с серьезностью во взгляде:

– Послушай, я буду с тобой честен. Священники отличаются от всех других своей способностью хранить обет. Это общеизвестно, да? Если священник один раз в месяц тайно посещает женщину, он может растянуть свой самоконтроль до этих пределов, занимаясь сексом даже чаще, чем иные женатые мужчины. И однако для него все еще существует идеал целибата. И с течением времени священник может подходить все ближе и ближе к тому, чтобы слиться со своим целибатом. Это не значит, что мы не чувствуем желания. Это означает, что мы надеемся достичь точки – в духовном смысле, – которая придаст смысл нашим усилиям.

Джимми сидел молча, глядя на серьезное и необычное лицо мужчины напротив него, а когда заговорил, его голос словно бы стал глуше:

– А ты достиг этой точки?

Неожиданно лицо Эмилио оживилось, и он как будто уже собрался что-то сказать. Но затем его пальцы опять расчесали темные волосы, а глаза скользнули в сторону.

– Даже у священников есть частная жизнь, – вот и все, что он произнес.

Этой ночью, уже лежа в своей койке, Джимми вспомнил разговор с Энн, состоявшийся как-то вечером, еще в Пуэрто-Рико.

Он пришел к Эдвардсам на ужин, а Джордж, который, похоже, всегда знает, когда кому-то нужно поговорить с Энн наедине, рано ушел спать. После первого радиосигнала инопланетян прошло три недели, и Джимми был подавлен, потому что все думали, будто он тут напортачил или что Элейн Стефански права и Джимми стал жертвой мистификации или, что еще хуже, он сам все это подстроил. Он до сих пор часто виделся с Софией по работе, а в общении с Эмилио ощущал неловкость, гадая, не любовники ли эти двое. Джимми испытывал муки ревности, но осознавал, что судит поспешно, и был очень обеспокоен этой мешаниной чувств.

Некоторое время он говорил обиняками, но Энн поняла, куда Джимми клонит.

– Нет, не думаю, что между ними что-то есть, – сказала она прямо. – Понимаешь, не то чтобы я этого не одобряла. Если хочешь знать мое мнение, то ему совсем не повредило бы любить ее, а ей – быть любимой.

– Но он священник! – запротестовал Джимми, будто это что-то решало. – Он дал обет!

– О боже, Джимми! Ну почему мы так чертовски суровы к священникам, когда они влюбляются? Разве это преступление? – требовательно спросила она. – Что плохого в любви к женщине? Или даже в простой потребности трахаться время от времени – из-за чего тут поднимать крик?

Джимми онемел. Прямота Энн иной раз шокировала его. Она потянулась за своим бокалом, но лишь покрутила его в пальцах, любуясь отблесками бургундского в слабом свете.