Птица малая

Брат Эдвард осознал, что он, возможно, единственный искренне рад тому, что Эмилио нашли живым. Даже Джон Кандотти не был уверен, что это к лучшему, и допускал, что смерть могла оказаться к бедняге добрее жизни, а Бог – милосерднее людей.

Эдвард не знал, что думать об убийстве Аскамы или волне насилия, якобы инициированной иезуитскими миссионерами. Но если Эмилио Сандос – изувеченный, всеми покинутый, совершенно одинокий – обратился к проституции, кто мог его осуждать? Во всяком случае не Эдвард Бер, который имел представление о силе духа этого человека и мог оценить, сколь сложно было довести Сандоса до состояния, в котором его нашли на Ракхате. Йоханнес Фолькер, напротив, был убежден, что Сандос попросту опасный негодяй, при отсутствии внешнего контроля пустившийся во все тяжкие. Мы есть то, чего боимся в других, подумал Эдвард и попытался вообразить, как Фолькер проводит свободное время.

В дверь тихо постучали. Эдвард бесшумно поднялся и вышел в коридор, притворив за собой дверь.

– Спит? – спросил отец Генерал.

– Да. И будет спать еще несколько часов, – тихо сказал брат Эдвард. – Стоит начаться рвоте, как мне приходится впрыскивать програин, а это его отключает.

– Отдых ему не повредит.

Винченцо Джулиани потер лицо обеими ладонями и прерывисто вздохнул. Посмотрев на брата Эдварда, покачал головой:

– Он признал, что все это правда. Но готов поклясться: он был ошеломлен.

– Сэр, могу я говорить откровенно?

– Конечно. Прошу.

– Я ничего не могу сказать об убийстве. Я видел Сандоса в гневе, хотя он всегда обращал его на себя. Сказать по чести, он может быть очень жестоким. Но, святой отец, вы только прочтите медицинские отчеты. Я видел…

Брат Эдвард умолк. Он не говорил об этом никому, даже Эмилио, неизменно молчаливому в первые дни, когда он был слишком слаб, чтобы подниматься с постели. Возможно, отчеты были слишком специальными. Возможно, отец Генерал не понимал, как разрушительна содомия и в каком отчаянии должен находиться Сандос…

– Это было зверство, – сказал брат Эдвард прямо. И смотрел на отца Генерала, пока Джулиани не моргнул. – Эмилио не тешит себя болью. Если он и был шлюхой, это не доставляло ему удовольствия.

– Я не считаю, что работа всегда в радость, Эд, но понял вашу мысль. Эмилио Сандос – не развращенный распутник.

Джулиани подошел кдвери и помедлил, прежде чем вступить в комнату. Большинство людей просты по своей сути. Они ищут безопасности или власти, хотят чувствовать себя полезными, или уверенными, или компетентными. Ищут причину, чтобы драться; проблему, чтобы решить; место, чтобы устроиться. Стоит постичь, чего ищет человек, как начинаешь его понимать.

– И кто же он, во имя Иисуса?

Это был вопрос, над которым Джулиани так или иначе размышлял на протяжении шестидесяти лет. Он не ждал ответа, но получил его.

– Душа, – сказал Эдвард Бер, – которая ищет Бога.

Винченцо Джулиани посмотрел на толстого маленького человечка, стоящего в коридоре, затем на Сандоса, спавшего под воздействием лекарств, которые усмиряли страдания его тела, и спросил себя: «А что если так и было – все время?»

Когда Эмилио очнулся, была глубокая ночь. Он осознал, что рядом горит настольная лампа, и произнес тихим, невнятным со сна голосом:

– Я в порядке, Эд. Тебе не нужно тут сидеть. Иди спать.

Не услышав ответа, он развернулся, приподнявшись на локте, и увидел не Эдварда Бера, а Винченцо Джулиани.

Прежде чем Сандос смог вымолвить слова, которые рождались в его сознании, Джулиани заговорил.

– Эмилио, мне очень жаль, – сказал он, спокойной убежденностью своего голоса скрывая обдуманный риск, на который шел. – Ты был заочно приговорен людьми, которые не имели права судить. Я не могу придумать, как мне извиниться. Я не жду, что ты простишь меня. Или кого-то из нас. Мне очень жаль.

Он наблюдал, как Сандос впитывает слова, будто иссохшая почва – капли дождя. Что ж, подумал Джулиани, значит, вот как ему это видится.

– Если ты сможешь выдержать, я хотел бы начать заново. Знаю, это будет нелегко, – но полагаю, ты нуждаешься в том, чтобы рассказать свою историю, и уверен, что нам необходимо ее выслушать.

Лицо Эмилио придвинулось к нему, гордость боролась в нем с изнеможением, которого не излечить сном.

– Убирайтесь, – наконец сказал Сандос. – И закройте дверь. Отец Генерал вышел и уже хотел идти в свою комнату, когда услышал нечто, заставившее его остановиться. Последний ход был авантюрой, рассчитанной на предполагаемые эмоции и уязвимость Сандоса. И сейчас Винченцо Джулиани замер в коридоре. Прислонив голову к деревянной двери, вцепившись руками в раму, он слушал, пока плач не прекратился, и познал истинное отчаяние.

18

«Стелла Марис»: сентябрь, 2039, земное время

– Мне не надо, спасибо, – отказался Эмилио. София вздохнула:

– Три.

– Я получил «руку», которая выглядит как нога, – произнес Д. У, с отвращением взирая на свои карты.

– Я опытный хирург, – сообщила Энн. – Могу помочь. Эмилио рассмеялся.

– Тут ничего не поможет, – буркнул Д. У. – Выхожу.

– Одну для меня, – сказала Энн Алану.