Птица не упадет

Руфь Кортни вернулась в глубины кухни, а слуг поблизости не видно.

Перешагивая через три ступеньки за раз, он взлетел на галерею и прошел к прочной тиковой двери в ее конце.

Не постучал, просто повернул ручку, открыл дверь, вошел и бесшумно затворил дверь за собой.

От сильного запаха скипидара у него заслезились глаза; прошло несколько секунд, прежде чем они привыкли.

Марк знал, что он в безопасности. Буря Кортни никогда не выходила из священных покоев за двойными дверями, разрисованными золотыми херувимами и летящими голубями, раньше середины утра. Со времени приезда в Кейптаун Буря ложилась так поздно, что даже отец ворчал и сердился.

Марк лежал по ночам без сна, как — он был в этом уверен — и генерал, прислушивался, не раздастся ли скрип колес на гравии подъездной дороги, старался расслышать веселые голоса, мысленно оценивал длительность и страстность каждого прощания; его тревожили чувства, которым он не мог подобрать названия.

Между ними с Бурей Кортни словно пробежала черная кошка. В Натале у них начали устанавливаться взаимоприемлемые отношения с оттенком тепла. Началось с доброго слова и улыбки Бури, потом они стали вместе ездить верхом, потом Марк сопровождал ее на Южный пляж, где можно было бы выкупаться в теплой воде; вместо этого они сидели под солнцем на песке и спорили о религии. Буря переживала период увлечения спиритизмом, и Марк считал своим долгом разубедить ее.

Следующим после религии шагом стало объявление Бури:

— Мне нужен партнер, чтобы разучить новый танец.

Марк заводил граммофон, менял иглы и танцевал под руководством Бури.

— Знаете, на самом деле вы не так уж плохи, — сказала она ему великодушно, улыбаясь, легкая и грациозная в его руках, когда они кружились в пустом бальном зале Эмойени.

— Вы бы и хромого кузнеца научили танцевать.

Она рассмеялась.

— Вы очень любезны, мистер Андерс.

И вдруг все изменилось. С самого приезда в Кейптаун она не улыбалась ему, не разговаривала с ним, а Ирена Личарс, которая собиралась гостить в доме четыре месяца, только переночевала и отправилась назад на следующем почтовом пароходе.

Ее имя с тех пор не произносилось, а Буря проявляла к Марку такую откровенную враждебность, что не могла находиться с ним в одной комнате.

И теперь Марк чувствовал себя в ее мастерской вором, но не мог противиться искушению посмотреть ее последние картины.

В северной стене были пробиты окна от пола до потолка, выходившие на гору.

В центре голого, не покрытого ковром пола стоял мольберт Бури; из другой мебели в мастерской были только стул художника, столярный верстак, уставленный горшочками с красками, и еще один стул на помосте для натурщиков.

У стен стояли холсты всех форм и размеров в рамах, большинство пока чистые. Однажды, когда они еще дружили, Буря даже попросила Марка помочь ей с изготовлением рам. Вспомнив об этом, он почувствовал обиду: она была очень требовательна и проверяла все, что он сделал.

Картина была почти закончена, и он удивился, где она в последние дни нашла время для работы; Марк понял, что недооценил ее. Он считал, что по утрам она валяется в постели, она же в это время писала. Однако сейчас все его внимание занимала картина.

Он стоял перед ней, засунув руки в карманы, и чувствовал, как по всему телу разливается ощущение теплой радости.

На картине были деревья и лесная поляна, лучи солнца играли на земле и на фигурах двух людей: женщины в белом платье, собирающей белые цветы, и мужчины, который, сидя на поваленном дереве, наблюдал за женщиной.

Марк видел, что картина значительно лучше всего написанного Бурей раньше: при всей своей незатейливости она вызывала такое сильное чувство, что перехватывало горло. Его поразила талантливость этой работы.

Изумительно, как Буря изобразила реальность, сделав ее прекрасной, сумела передать суть и вложить в нее очень важный смысл.

Марк думал о том, что неподготовленный глаз способен разглядеть талант в любой области: человек, никогда не видевший шпагу, по первым же движениям узнает мастера-фехтовальщика; и вот сейчас Марк, не разбирающийся в живописи, дивился открывшейся красоте.

За ним щелкнул замок, и он повернулся к дверям.

Она оказалась в мастерской раньше, чем увидела его. Внезапно Буря остановилась, и выражение ее лица изменилось. Все тело напряглось, дыхание звучало затрудненно.

— Что вы здесь делаете?

Марк не знал, что ответить, но его еще не отпустило настроение картины.

— Думаю, когда-нибудь вы станете большим художником.

Неожиданный комплимент и его очевидная искренность застали девушку врасплох, и она перевела взгляд на картину. Вся враждебность, все высокомерие куда-то исчезли.

Неожиданно перед ним очутилась совсем юная девушка с мешковатом халате, выпачканном красками, разрумянившаяся от удовольствия.

Он никогда не видел ее такой — безыскусственной, открытой, уязвимой. Как будто на мгновение Буря открыла перед ним тайные глубины души, то место, где держала свои истинные ценности.