Птица не упадет

До сих пор он вел Троянца на поводу, чтобы силуэт был ниже и чтобы тяжелые удары копыт не предупредили добычу слишком рано.

Но теперь он сел в седло и послал мула вперед легким галопом.

Пунгуше лежал. В конце концов он тяжело упал на песчаную землю и не смог подняться. Он отполз с звериной тропы к низкому кусту, с солнцепека, и накрыл голову легким кароссом из обезьяньей шкуры — как человек, собравшийся уснуть или умереть.

Он лежал так неподвижно, что Марк принял его за мертвого.

Он соскочил со спины Троянца и осторожно подошел к лежащему. Мухи жужжали и оживленно роились над окровавленной прокладкой из листьев синкарпии, перевязанных полосками коры, на боку и на спине.

Марк живо представил себе, как Пунгуше получил эти раны: стоя встретил нападение буйвола, ударил в шею коротким ассегаем с тяжелым лезвием и сразу отпрыгнул, но бык проворно повернулся на коротких передних ногах и наподдал ему своими длинными изогнутыми рогами. Удар пришелся Пунгуше в бок, за бедренной костью, выше таза. Должно быть, удар отбросил его и дал время отползти подальше, пока бык, в которого глубоко вонзилась сталь, шатался, пока передние ноги его подламывались, и он падал с последним вызывающим предсмертным ревом. Марк вздрогнул на ярком солнце, глядя на рану, прикрытую листьями, и нагнулся к ней, отгоняя мух.

Он впервые обратил внимание на фигуру зулуса. Каросс покрывал его голову и плечи, оставляя обнаженной широкую грудь. Набедренная повязка из мягкой кожи, украшенной голубыми бусинками, была натянута между ног, оставляя непокрытыми ягодицы, мощные мышцы ног и плоский твердый живот.

Отчетливо выделялась каждая мышца в отдельности, вены под кожей походили на змей; все свидетельствовало об огромной физической силе и закаленности. Кожа светлее, чем обычно у зулусов. Она гладкая, маслянистая и блестит, как женская, но грудь покрывают жесткие завитки волос.

«Я ставил ловушку на шакала, — подумал Марк, — а поймал льва, большого старого льва с черной гривой».

Теперь он встревожился не на шутку. Неужели Пунгуше умер? Смерть такого великолепного зверя — большая утрата.

И тут он увидел легкие, почти незаметные подъемы и опадания мускулистой груди, протянул руку и коснулся плеча под кароссом.

Раненый зашевелился, потом с трудом приподнялся на локте, уронив каросс, и посмотрел на Марка. Это был мужчина в полном расцвете сил, гордый, возможно, лет сорока, с первым инеем мудрости в коротких темных волосах на висках.

На его лице совсем не прочитывалась боль: лоб широкий и гладкий, как полированный янтарь, рот закрыт, а глаза темные, яркие и гордые. Красивое лунообразное лицо высокородного зулуса.

— Сакубона, Пунгуше, — сказал Марк. — Я вижу тебя, о Шакал.

Зулус некоторое время смотрел на него, обдумывая обращение и стиль приветствия, язык, на котором оно произнесено, и акцент говорящего. Спокойное выражение его лица не изменилось — ни улыбки на губах, ни оскала, только новый свет появился в темных глазах.

— Сакубона, Джамела. Я вижу тебя, Ищущий.

Голос, низкий и глубокий, прозвучал в неподвижном воздухе, как бронзовый гонг. А зулус сразу продолжил:

— Сакубона, Нгага.

Марк заморгал. Ему и в голову не приходило, что Шакал может дать ему такое унизительное прозвище. Нгага — это панголин, ящер, чешуйчатый пожиратель муравьедов, небольшое ночное животное, похожее на броненосца; если его застанешь днем, он кинется наутек как согбенный старец — останавливаясь, близоруко разглядывая предметы на своем пути.

Эти два имени, Джамела и Нгага, использованные вместе, описывают того, кто бегает кругами, разглядывает все встречное и ничего не видит.

Неожиданно Марк увидел себя глазами скрытого наблюдателя: вот он будто бы бесцельно объезжает долину, спешивается, разглядывая все, что привлекло его внимание, потом едет дальше, точно как нгага. Мысль не очень лестная.

И он подумал, что, несмотря на раны Пунгуше, несмотря на свое более выгодное положение, в чем-то уступает зулусу.

— Кажется, нгага наконец кое-что нашел, — мрачно заметил он и пошел к мулу за одеялом.

Под окровавленными листьями обнаружилась глубокая рана, нанесенная рогом буйвола. Если рог дошел до почек, этот человек считай уже мертв. Марк отбросил эту мысль и по возможности осторожно очистил рану акрифлавином*.

Его запасная рубашка была снежно-белой и все еще жесткой от тщательной стирки и глажки Марион. Марк оторвал рукава, сделал из рубашки тампон и наложил на зияющую рану, перевязав оторванными рукавами.

Пока Марк хлопотал, Пунгуше ничего не говорил, не возражал, не проявил никакого беспокойства, когда Марк усадил его, чтобы легче было обрабатывать рану. Но когда Марк разорвал рубашку, зулус с сожалением произнес:

— Хорошая была рубашка.

— Жил-был молодой и красивый нгага, который мог бы умереть от лихорадки, — напомнил ему Марк, — но старый шакал отнес его в безопасное место и дал питье и еду.

Пунгуше кивнул.

— Но он был не такой глупый шакал, чтобы рвать хорошую рубашку.