Птица Ночь

«Неужели всё это может оказаться обманом, – думал человек, – непонятной интригой, где у меня лишь маленькая, жалкая роль?» Ещё и ещё вспоминал он лицо Римовалса… «Кто мог подумать, что он так прост и добр, – думал человек, – нет, он не обманул меня, не мог обмануть. Семья действительно не хочет огласки. Анири зря всегда так боялась своих великих родственников – её отец был из обиженных, вот он и привил ей все предрассудки говорунов».

«Смогу ли я, – сомневался человек, – управлять людьми с таким же достоинством, с такой же простотой? Третья категория обязывает…» Человек улыбнулся, предвкушая, как он выставит пинком под зад Сынка Лиахима – слишком прыток, теперь он сам себе будет глаза и уши, а Лиахим пусть идёт в уличные вестники…

Бизоны удивлённо задёргали ушами: человек смеялся. Анири никогда, никогда больше не будет работать, её кожа не будет трескаться от песка, а глаза – слепнуть от напряжения! Никогда!

И – снова Анири бежит по воде, по морской пене, по путанице водорослей и кричит, захлёбываясь ветром, кричит неразличимые слова, и я, не слыша себя, отвечаю ей что-то, а волны гладят песок, и кажется им, что следы пропадают навсегда. О Анири, Анири! Мы возвратимся в столицу на повозке из чёрного дерева, и бизоны не посмеют лениться и помчат нас через просторы степей, через овраги и реки, сквозь чистый, юный, солнечный лес, и это будет наше свадебное путешествие…

Человек привстал в повозке и огляделся по сторонам. В сумерках, за границей степи, приближалась полоса леса. Солнце почти скрылось – шёл десятый час, час распускания листьев. Повозка подъехала к лесу. Человек всмотрелся. Что-то было не так. Ближнее дерево было голым, таким же голым, как и две недели назад, когда он проезжал здесь в прошлый раз. Человек сошёл с повозки и медленно, увязая в придорожном мхе, направился к лесу. Голые, голые сучья, голые и сухие, как прошлогодние поленья! Человек бросился в чащу, стал хватать одну ветку за другой – они обламывались, и в его руках оставались сухие прутики. Ещё долго метался человек по лесу, безнадёжно касался ветвей, но везде была та же сушь, та же безжизненность, та же пустота.

Листья не распустились.

И все длинные часы темноты человек гнал повозку через этот мёртвый стылый лес.

14 января

ЯСАВ (сон)

Высокие кроны мои, счастливые мои деревья, золой и углём вернёмся мы в землю, убитые и убийцы, одним прахом станем. И новые деревья взойдут над нами…

Хорошо я всё придумал, и герои мои мне нравятся. Но иногда – не пишется да и всё. Не пишется про задумчивого Ясава, про ещё не понятную Анири, про радушного Римовалса, про дома из жёлтого камня под неярким вечерним солнцем – не пишется!

И вырисовывается на бумаге некая Татьяна Сергеевна, существо, может быть, и более реальное, но гораздо менее интересное, чем мои милые герои. И мелькает иногда крамольная мысль: что какая она, к чёрту, более реальная, если все её приметы – штемпельная подушечка да чернильница-невыливайка с фиолетовыми чернилами… Нехорошо говорю, зло, но вот такая у нас служит женщина.

Сегодня прихожу на работу – навстречу, как всегда, её кислая мина. Она мне, по-моему, немного завидует: раньше работала по моей специальности, да у неё не пошло.

– Неворин, – говорит, – вас к начальнику.

Начальник у нас бреет голову наголо, а усы наоборот – отпускает. Рубашки носит с вышитыми воротниками, а говорит примерно так:

– О, – говорит, – це добре! Прошу, Георгий Андреевич, зробить тую цедулю, бо сегодня маю доклад…

Он, кстати, вовсе не украинец, а просто после войны жил в Запорожье и теперь ему почему-то нравится говорить: «Мы, козаки». Ну не странен кто ж! (Вот опять сбиваюсь на описание постылого! И откуда эта жадность такая?!)

Включил я аппарат, сам же вроде исчез. Взгляд налево, руки на клавиши – и нет меня… И времени нет, ничего нет. Будто кто-то другой на моём месте. И трудно понять, кто из нас счастливее: я, которого нет, или он, сросшийся со стулом? Слепой метод… Кто из нас слеп – я или тот, другой? Или оба мы вполне зрячи, а язык лжёт, насмешничает? Слепой метод – гарантия безошибочности. Может быть, назвать его камертоном правды?..

И никогда ни одной опечатки. Я этому методу ещё в армии обучился. Уж как меня на сверхсрочную звали – не пошёл да и баста. А Ростиквотостался…

Ну-с, через час с небольшим – работу на стол начальнику, вилку из розетки (у меня на службе «Оптима» электрическая, дома-то – немецкая, электрическая же с переделанным на русский шрифт).

Только собрался улизнуть – слышу прелестный голос Татьяны Сергеевны. А перед её окошком молодой человек стоит.

– Вашу квартирную книжку!

– Да в прошлый раз смотрели уже!

– То в прошлый раз было, ещё в старом году! Как паспорт терять, так ничего, а тут все образованные ужасно… Почему за январь квартплата не уплачена?

– Честное слово, уплачу, послезавтра получка.

– Вот уплатите, тогда и приходите за паспортом.

Я смотрю, молодой человек сатанеет, а Татьяна Сергеевна, наоборот, как бы расцветает.

– Вот так, – говорит и даже улыбается почти кокетливо.