Птица-пересмешник

— Нет, что случилось, с чего ему вдруг вздумалось раздеваться? — вопросила миз Магнолия. — Знаете, чем дольше живешь вместе с людьми, тем труднее становится их понимать.

Я поймал себя на чувстве, которое испытываю всякий раз, как попадаю в Грецию — словно я очутился в Алисиной Стране чудес. Человеку остается только выбросить за борт логику (не слишком далеко, чтобы после можно было выловить), что замечательно воздействует на ваше серое вещество.

— Мистер Дьюрелл, голубчик, — сказала хозяйка, еще крепче сжимая мою руку. — Вы, наверно, погибаете от жажды…

— Что ж, — подтвердил я, — недурно было бы выпить немного виски…

— Тс-с-с, — остановила она меня. — Фред может услышать, а он стал решительным противником спиртного с тех пор, как опять женился и записался в новую секту. Только и делает, что говорит о распаляющем действии крепких напитков и обвиняет всех, в том числе меня, во внебрачных связях. Не стану скрывать, в свое время я была не прочь пококетничать, но, уверяю вас, мысль о внебрачных связях никогда не приходила мне в голову. Мистер Дуайт-Хендерсон ни за что не допустил бы ничего такого. Он ставил непорочность превыше всего.

Мысленно я простился с мечтой о стаканчике «Кровавой Мери». Миз Магнолия завела меня в гостиную и быстро подошла к застекленной горке.

— Стаканчик, — сказала она. — Напиток для поднятия духа.

С этими словами она открыла дверцу, и я увидел, увы, одни только початые бутылки кока-колы.

— Что вам налить? — спросила миз Магнолия хриплым шепотом. — Водку, виски, джин?

— Я предпочел бы виски, — озадаченно ответил я.

Она повела пальцем вдоль бутылочек, наконец взяла одну, понюхала, наполнила почти доверху стаканчик, добавила лед и немного сока, затем протянула мне.

— Самый лучший сорт кока-колы, — сообщила она, улыбаясь. — И Фреду нет причин огорчаться.

Напиток был великолепен.

Я поднялся наверх, принял душ, переоделся и вышел в коридор, чтобы спуститься вниз, где меня ожидало чаепитие миз Магнолии.

В это время открылась одна из соседних дверей и показался страшный, как мертвец, высокий мужчина в черном бархатном халате с красным кантом, с панамой на голове.

— Сэр, — обратился он ко мне, — что нового слышно?

— Вы о чем?

— О войне, сэр, о войне. Помяните мои слова — плохо будет южанам, если они победят, — сказал он, после чего вернулся в свою комнату и закрыл дверь.

Я зашагал вниз по лестнице, слегка озадаченный.

— О, дорогой мой, замечательный человек!

Я с ходу попал в шуршащие тонкой материей хрупкие объятия миз Магнолии, благоухающей какими-то умопомрачительными духами.

— Я так счастлива видеть вас у себя, — продолжала она. — И я не сомневаюсь — вы тоже будете счастливы познакомиться с моими самыми близкими и дорогими подругами.

Подруги входили попарно, как, если верить преданию, на борт Ноева ковчега поднимались звери. Миз Магнолия представляла их мне с пафосом шпрехшталмейстера:

— Знакомьтесь — миз Флоренс Фарзер Коз. Из тех, именитых Фарзер Козов.

Глядя на собранных вместе подруг, я чувствовал себя так, будто передо мной была ожившая цветочная клумба, говорящая на неведомом языке.

— А это — Календула Наста.

Я важно поклонился.

— Миз Меланхоли Делайт.

Я сразу проникся симпатией к мисс Меланхоли Делайт. Она смахивала на бульдога, пропущенного по ошибке через гладильную машину, тем не менее мне было ясно, что женщина, обреченная всю жизнь носить имя Меланхоли Делайт, вправе рассчитывать на мою мужскую поддержку.

Волшебная коллекция… Хрупкие, точно изделия, извлеченные археологом из какой-нибудь египетской гробницы, они чирикали по-птичьи, рисуясь, словно девушки на первом балу. Правда, как только первое волнение от встречи с вторгшимся в их жизнь важным лицом прошло, мысли и чувства дам вернулись в привычную наезженную колею.

— Вы слышали про Грэй-эма? — спросила одна.

Остальные наклонились, будто стервятники, готовые наброситься на добычу, оставляемую львом.

— А что с ним? — жадно осведомились подруги.

— Ну как же — Грэй-эм бежал вместе с Пэтси Донахью.

— Не может быть!

— Точно.

— Не может быть!

— Бежал, я говорю, и бросил эту прелестную Хильду с тремя детьми.

— Это та Хильда, что носила фамилию Уотсон до замужества?

— Ну да, однако эти Уотсоны — сбродная компания. Дед Хильды, старик Уотсон, женился на этой Фергюсонихе.

— Ты говоришь про тех Фергюсонов, что жили где-то по соседству с Мад-Айленд?

— Да нет же, эти Фергюсоны из Восточного Мемфиса. Их бабка носила фамилию Скотт до замужества с мистером Фергюсоном, а тетка состояла в родстве с Теллимэрами.

— Это не тот старик Теллимэр, что покончил с собой?

— Нет, то был его двоюродный брат Артур, колченогий. Это было в тысяча девятьсот четырнадцатом году.

Казалось, я присутствую при одновременном чтении вслух «Готского альманаха», «Справочника дворянства» и Книги записей актов гражданского состояния. Эти старушенции готовы были с рвением ищеек проследить происхождение любой их жертвы до пятого колена и еще раньше. Грэй-эм и его прегрешения вместе с Пэтси утонули в генеалогическом месиве, столь же запутанном, как добрая порция спагетти.