Птица скорби

– Ша? – говорим мы с братом и слушаем сказку, неважно какую.

После того как пришли платёжки, мама погрустнела и больше не надеялась на раннее возвращение Тате. Она молча кивала ему, принимая пакет с хлебом, и возвращалась на кухню, где готовился ужин. Иногда она подзывала меня, чтобы напомнить:

– Чимука, учись вести хозяйство. Когда-нибудь ты вырастешь, и у тебя будет свой собственный дом и семья.

Роды у Бо Шитали начались в самое неподходящее время – до прихода платёжек. Помнится, я возвращалась домой из школы, в животе урчало, и, чтобы заглушить голод, я считала свои шаги по пыльной дороге. Спешить было некуда, потому что из еды меня ждала всего лишь солёная ншима. К собственному удивлению, во дворе дома я увидела старый жёлтый «пежо» нашего соседа Баши Муленга: он сидел за рулём и обливался потом, пытаясь завести мотор. Возле машины металась и постанывала от боли Бо Шитали, а мама с тётушкой Грейс носились туда-сюда и складывали вещи в багажник. Ведро. Одеяло. Цветной вязаный конверт для новорождённого и многое другое. Бана Муленга стояла на веранде, как генерал, наблюдая за всей этой суетой.

Вдруг Бо Шитали схватилась за спину и в страхе уставилась на свой живот.

– Скорее! – простонала она. На её белой футболке проступили спереди два мокрых пятна. Тётушка Грейс с мамой подбежали к ней, помогли сесть на переднее сиденье, а сами устроились сзади. Я всё стояла и ждала, когда мне всё-таки объяснят, что происходит.

– Чимука, мы скоро вернёмся, надо отвезти Бо Шитали в больницу, – сказала мама.

– Хорошо, мамочка, пусть всё будет хорошо.

– Чимука, веди себя хорошо и приглядывай за братьями. – И мама погрозила мне пальцем.

Прокашлявшись, мотор наконец завёлся, и машина медленно тронулась с места, подняв столб пыли.

Стараясь скрыть свою радость, я долго махала вслед. Ура, теперь можно играть сколько хочешь, и никто не устроит тебе нагоняй.

Вспомнив, что на моём попечении оставили Куфе, я погрустнела. Ведь он то ревёт, то напрудонит в штаны или изойдётся соплями. А ещё его может вырвать. Кеела, самый младший ребёнок. Так что напрасно я радовалась, особенно учитывая тот факт, что мама с тётушкой и Бо Шитали вернулись только на следующий день и мне пришлось пропустить школу. Я пыталась быть хорошей хозяйкой и поджарила шесть стручков окры[37], но они подгорели. Потом я приготовила целую кастрюлю ншимы, но она получилась комковатой и невкусной. Тем не менее Тате поел её и сказал:

– Спасибо, мванаке, накормила.

– На здоровье, – улыбнулась я.

Потом вернулись наши женщины и привезли завёрнутую в зелёное одеяло бледнолицую малышку с чёрными кудряшками. Она не плакала, а мяукала, как котёнок. Бо Шитали ласково ворковала над ней, вкладывая сосок в её ротик. Итак, родилась девочка. Куфе ревел всякий раз, когда плакала она, и орал белугой, когда её брали на руки. Но постепенно все привыкли к её присутствию, и даже Тате перестал играть в молчанку с Бо Шитали. Ну, а потом в банк пришли платёжки, положив конец долгому безденежью.

Наступил ноябрь, малышке исполнилось два месяца. В один из таких дней Тате ввалился домой «под градусом» и крикнул с порога:

– Шитали! Поди-ка сюда.

– Ша? – откликнулась из комнаты девушка.

– Подойди и принеси ребёнка.

– Ну что, заплатили? – ровным голосом спросила мама, принимая из его рук пакет с хлебом, сахарным песком и красной пачкой чая.

Тате кивнул, не глядя на маму, и сказал:

– Позови Шитали.

– Она уже идёт.

Мы все собрались в гостиной.

– Красивая девочка, – сказал Тате, беря на руки малышку и стараясь унять дрожь в руках. – Ты настоящий подарок. Лимпо. – Девочка загулила. – Лимпо, мне наконец-то заплатили зарплату.

– Добро пожаловать в семью, Лимпо! – засюсюкала тётушка Грейс.

Ранее, когда Лимпо было три недели от роду, тётушка заявила, что ей надоело на нас пахать и она возвращается домой. Под «пахотой» она подразумевала водные процедуры, которые она устраивала для Бо Шитали. Каждый день тётушка заводила её в ванную комнату, выливала на неё ведро горячей воды, а потом заставляла сидеть в тазике с холодной. Мама всякий раз выгоняла меня на улицу, но я всё равно подглядывала в окошко. Как бы то ни было, процедуры возымели благотворное действие на Бо Шитали: она больше не сгибалась в три погибели и сидела ровно. Больше у неё ничего не болело. Всё происходящее мне было внове, и я с удивлением таращилась на пятна от молока, проступавшие через её одежду.