Птица Уксюр

Заходит в заросль, а оттуда птица интересная - порх! Так в глаза-то блеснула красивыми цветами. Недалеко садится на песочек. Вроде как большой куренок, но рудо-желтое оперенье у нее, штанишки перьевые. Шейка малиновая, в хвосте и по крыльям лазоревые перья. Головка этакая увесистая, больше, чем у курицы, и лохматенькая; темные кольца вокруг глаз. Что за птица?

Сашка как встал - ну глядит. Походила по песку и низко полетела над рекой, над Уралом. Перелетела на ту сторону и в бор. Там кукушка кукует, сорока вылетела, а этой не видать больше. Нет. Сашка руками заросль разводит - гнездо и птенец.

Вот он шалаш докончил, стадо поглядел - а! забегу к Халыпычу, к колдуну... Забегает с птенцом. До чего, мол, птица была: не опомнюсь до сего момента. Не наведет на клад?

Халыпыч из подлавочья вынул кошму, постелил. Прилег, усмехается на птенца: "Только редкие старики-татары распознают... и я! Это птица Уксюр. Эх, жаль какая, что мне восемьдесят третий годок - было б год назад, овечья мать!" А Сашка: "А что?" Халыпыч говорит: "Кто птицу Уксюр увидит, даже хоть птенца, будет с царицей спать. Но только если тебе восемьдесят один с половиной не стукнул. А то не исполнится".

Объясняет: "Ты саму птицу видал, и тебе от нее уже далось. Значит, касательно птенца ты не в счет. Я вроде как вижу его первый, и мне бы, конечно, далось от него. Один годок подвел, расщепись его сук! Но и другие гляди теперь - лысый шмель им дастся, а не с царицей спать. Мы его уже подержали..." И садит его на ладонь. После подержанья теряет, мол, силу.

У Сашки вопрос: "А как кто после меня птицу увидит?" Халыпыч: "Хе-хе, если за час не узнает, что она - Уксюр, не подействует. А тут, кроме меня, на сколь хочешь верст кругом - не откроет никто".

"Ну, - Сашка просит, - не открывай, прибежит кто. Уважь". "Уплотишь?" - "Знамо дело!" - "Сомнительно мне, - старик говорит, откуда у тебя возьмется хорошего..." - "А мне Мартынок жеребенка от битюга сулил. За помощь в удовольствии".

"Ага, - старик рад, - жеребенка желательно мне!" А Сашка: "Да что! чай, если мне с царицей спать, и деньги перепадут от нее, вещицы какие. Все тебе!"

Халыпыч тут косо взглядывает: колдун и колдун. "Не сули неизвестного! Не про блоху на царской ляжке серебряна чашка". Требует уговориться на жеребенке.

Уговорились, а Сашка: чего деньги, вещицы... Узнать бы, как она вблизи царить будет, царица. Чай, не как девки - крути-верти со смехом, с нахальством. Чай, эдак покажется, белосдобная, на ослепленье, и украшения на ней, а не скрыт пупок и царев елок. "Ах!" - и поворотится, ножками затопочет. Оглянется строго-то: "Подойдите!" И: "Ах!" Опять поворотик, топоток: уж бела-бела, а туфельки золочены! Ручку протянет - "Ах!" И назад ее. А глаза-то, глаза! И огонь в них царский, и слеза царская.

От деликатности - со слезой берет удовольствие. От гордости и от умственной печали слеза. Не смех же глупый? Ты ее тело царское на руках, а она тебя печально поглаживает... Да вдруг: "Ах!" И вдарились в мах! После слезы-то. Ух, грусть-печаль, стерляжий студень...

Так он с мечтаньем своим разахался - Халыпыч на кошме покряхтывает, головой кивает: да-да, мол, этак оно с царицами-то! А Сашка с царской слезой до того расходил себя - в слезы. Вдруг не сбудется? Как он без меня будет, пупочек царский, не мной баюканный? Во-о наказанье!.. Не-е, не приедет царица к нам.

А Халыпыч: "Приедет. Битюгов-жеребцов Мартыновых поглядеть. Звери! В какое-никакое время, а захочет обозреть. А уж где Мартыну ее принять - сам знаешь".

Мартын при своей усадьбе держал еще дом; ну, прямо малый дворец. Его потом разобрали, сплавили по реке в Орск. А там возвели как музей революции. Мартын в том дому устраивал ссыльных. Ему за них платило правительство; важные лица бывали среди них.

К Мартыну наезжал особый смотритель: волосища седые, борода в руку по локоть длиной, заострена. Обговорят про ссыльных тайное все, вино дорогое пьют. Мартын смотрителя обязательно угощает так: уткой, пряженной с налимьей печенкой в повидле. Кто понимает чернокнижие, тому это на вкус и на пользу.

Ну, сколько налимов изведут на печенку! Мартын за них платил рыбакам - не торговался. А смотрителя они боялись. Глаз жестокий. Что не так ему понравилось - отомстит.

Вот Сашка идет от Халыпыча, а он и едет, смотритель. Халыпыч из избы орет: "Гляди, не уплотишь - и я не соблюду! Открою - прибежит кто насчет птицы. Не дастся царица-то!"

Сашка машет: будет тебе все! Тише, мол. Везут кого-то... Смотритель впереди; на лошади едет. Конвой тут, телеги. Проехали... Сашка - ну, время уж к стаду бежать. Из бора девки идут. А у него, с Халыпычем-то, с разговорами, костра нет, дрова не наношены. А девки близко: смешочки, хаханьки; песенка заливиста. Самая игра приспевает.

"Эх, - Сашка думает, - поморю клячонку-то, авось не падет". Ему была общественная лошаденка выделена. Только шагом и езди на ней, и то - по времени. Уж больно лядащая. Сказано ему: отвечаешь за лошадь! Знали Сашку-то; дай ему коня - по девкам на дальние покосы кататься будет, галопиться...