Читаем Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов полностью

И я решил напомнить тебе, что папа – пожилой человек, что он глубоко привязан к тебе, и, полагаю, если у него не будет выбора, он примирится с твоими взглядами, даже если они будут идти вразрез с его собственными взглядами, но для него будет невыносимо, если вы разорвете отношения или сведете общение к минимуму.

Я стараюсь быть человечным и хотел взять назад свои следующие слова: «Рассуждая подобным образом, они показали, что недостойны твоего доверия, и, на мой взгляд, тебе не стоит делиться с ними своими переживаниями», – или что-то вроде этого, не помню точно, что я написал тогда. Пойми меня правильно, я это делаю не потому, что согласен со сказанным ими, а потому, что, на мой взгляд, не стоит принимать это слишком близко к сердцу и ввязываться в бой, пока сказанное остается лишь словами.

Полагаю, разумнее не относиться к их заявлениям слишком серьезно и пресечь конфликт, сказав нечто вроде: «Будущее представляется вам в довольно мрачном свете» и «Вы не можете требовать от меня, чтобы я жил так, будто конец света близок».

Как бы то ни было, мне кажется, что папа объят меланхолией, вероятно, он беспокоится о тебе и рисует у себя в голове безрадостные картины, но, повторю, в его письме нет ни одного прямого намека на это, и во время визита ко мне он ни единым словом не обмолвился на эту тему. Однако его молчание тоже выглядит довольно странно. Как бы то ни было, я тоже неплохо знаю папу и подметил в нем признаки хандры.

Если ты хочешь это исправить, напиши ему письмо, беззаботное и веселое, и упомяни о своем приезде к ним этим летом так, будто ты вскоре вновь навестишь их (даже если ты сам еще не выбрал дату поездки).

Вероятно, очень вероятно, папа сам осознал, что зашел слишком далеко, полагаю, он обеспокоен тем, как ты все это воспринял, или боится, что ты не приедешь.

Разумеется, истинное положение вещей мне неизвестно, остается лишь гадать, просто я думаю, что отец уже немолод и заслуживает того, чтобы его время от времени подбадривали.

Как тебе известно, я думаю, что ты должен хранить верность своей даме; нет и речи о том, чтобы я сказал что-либо другое на этот счет, но будь великодушен и не сердись на папу, даже если он заблуждается. Я имею в виду, что не стоит упоминать в разговоре с ним его ошибочные взгляды, если он не затронет эту тему, возможно, он сам изменит свое мнение.

И пара слов о работе.

Сегодня я запросил разрешение делать наброски в богадельне – в мужском и женском отделениях, а также в саду. Нынче я побывал там. Я зарисовал то, что видел из окна: престарелого садовника у искривленной яблони и мастерскую местного плотника, где я выпил чаю вместе с двумя подопечными этого заведения.

В мужское отделение я могу приходить в качестве посетителя. Все было очень реалистичным, невыразимо настоящим.

Там был малец с длинной тощей шеей в кресле-каталке – один из бесценных образов.

Мастерская плотника, с видом на прохладный, зеленый сад и с двумя старичками, очень похожа на фотографию Бингема с маленькой картины Мейсонье: на ней изображены два священника, которые сидят и выпивают. Скорей всего, ты понимаешь, что я имею в виду. Я не уверен, что мне дадут разрешение на постоянные визиты: пришлось запрашивать его у субдиакона, и мне предстоит вернуться за ответом.

Помимо этого, я пытаюсь нарисовать свалку. Как я уже писал, я надеялся заполучить настоящую верхнюю накидку, которую носят жители Схевенингена, так вот, теперь она у меня есть, и в придачу старый чепец, который, правда, не очень красив, но накидка великолепна, и я тотчас же начал использовать ее в работе. Я так же доволен ею, как в свое время зюйдвесткой.

А с наброском свалки я уже продвинулся настолько далеко, что мне более или менее удалось добиться эффекта, схожего с овчарней, когда внутреннее пространство противопоставляется внешнему – например, свет под темными навесами, – и, кроме того, начала выстраиваться и обретать форму группа женщин, опорожняющих свои мусорные ведра.

Теперь нужно изобразить снующие взад и вперед тележки, тряпичников с вилами для мусора и то, что происходит под навесами, но так, чтобы не потерять эффект игры света и тени в целом. Напротив, все это должно его подчеркнуть.

Полагаю, у тебя сложилось свое мнение о высказываниях папы, и я не поведал ничего нового, но так как ранее я сказал резкие слова, я хотел сообщить тебе, что они не доставили мне удовольствия, я сожалею о них и буду рад, если капелька добродушия позволит нам сохранить мир.

Этой зимой папа был настроен против моих отношений с Христиной так же, как и сейчас, однако прислал теплое женское пальто – «на всякий случай», – не уточняя, кому оно предназначается, но очевидно подразумевая, что «она может замерзнуть». Как видишь, в итоге он поступил правильно, и ради подобного я готов стерпеть три бочки слов в свой адрес.

Я и сам не принадлежу к числу тех идеальных людей, которые не ошибаются в выборе фраз, и не претендую на совершенство.

Перейти на страницу:

Все книги серии Персона

Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

Кеннет Славенски

Биографии и Мемуары / Документальное
Шекспир. Биография
Шекспир. Биография

Книги англичанина Питера Акройда (р.1949) получили широкую известность не только у него на родине, но и в России. Поэт, романист, автор биографий, Акройд опубликовал около четырех десятков книг, важное место среди которых занимает жизнеописание его великого соотечественника Уильяма Шекспира. Изданную в 2005 году биографию, как и все, написанное Акройдом об Англии и англичанах разных эпох, отличает глубочайшее знание истории и культуры страны. Помещая своего героя в контекст елизаветинской эпохи, автор подмечает множество характерных для нее любопытнейших деталей. «Я пытаюсь придумать новый вид биографии, взглянуть на историю под другим углом зрения», — признался Акройд в одном из своих интервью. Судя по всему, эту задачу он блестяще выполнил.В отличие от множества своих предшественников, Акройд рисует Шекспира не как божественного гения, а как вполне земного человека, не забывавшего заботиться о своем благосостоянии, как актера, отдававшего все свои силы театру, и как писателя, чья жизнь прошла в неустанном труде.

Питер Акройд

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное