Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

Поклонники тут же обступили Эссу Элью, наперебой оспаривая друг у друга право придвинуть ему креслице, принести бокал вина, пригласить на первый танец. Мизуки имел наглость приобнять его за талию, чем заслужил гневный взгляд и удар веером по руке. Веер у Таэссы был красно-золотой, с языками пламени. Тоже пришлось купить специально к новому платью. Камзол у Мизуки был так густо расшит золотом, что исходный алый бархат под ним практически терялся. Они неплохо смотрелись вместе, и Таэсса в очередной раз вспомнил, почему выбрал именно Мизуки. У него был именно тот приятно-мужественный тип красоты, не обезображенной интеллектом, который лучше всего смотрится в пышном бальном камзоле. Когда Мизуки пользовался заготовленными фразами, а не соображал мучительно, что сказать, у него даже получалось быть остроумным. Выслушав пару пошлых, но лестных комплиментов, Таэсса сделал вид, что оттаял, позволил Мизуки завладеть его рукой и нанес превентивный удар:

— Как это мило с вашей стороны заметить, что мне понравилось ожерелье. Неужели вы думали, будто я не догадаюсь, что оно от вас, даже если вы не приложили визитную карточку?

— А… Э… сказал Мизуки, моргая. Таэсса мог бы держать пари на любую сумму, что тот заметил пресловутое ожерелье только сейчас. Не давая жертве времени опомниться, он стиснул руку Мизуки и с чарующей улыбкой прошептал:

— Возможно, я был с вами излишне суров. Вы определенно имеете право на некоторые… публичные аффекты. Умоляю, только не будьте чрезмерно настойчивы, я совершенно не в силах сопротивляться вам.

На последних словах он, как бы дрожа, на мгновение прильнул к кавалеру бедром, и кавалер, вообще не отличавшийся быстрым умом, совершенно утратил способность соображать. Если у него было намерение отрицать, что ожерелье прислал он, то оно начисто пропало. Расчет Таэссы оправдался. Он так и знал, что Мизуки не постесняется приписать себе чужую заслугу, коль скоро за нее обещают такую роскошную награду. В конце концов, сын наместника не солгал просто не опроверг заблуждение. Он был такой предсказуемый, кавалер Милза Мизуки, им было так же легко пользоваться, как собственным веером.

Таэсса все еще не видел Фэйд. Это раздражало. Понадобилось два танца и выход на террасу через весь зал, чтобы углядеть ее в полутьме за колонной. Принцесса была одета по-мужски: в длинный камзол и такие высокие сапоги, что их край терялся под полой камзола. «Сапоги, фи, тоже мне бальная мода», подумал Таэ. Всего-то по одной серебряной пряжке под коленом. И камзол был слишком тусклой расцветки, неподходящей для бала, и почти совершенно не украшен вышивкой и кружевами. Она пришла сюда следить за ним и не собиралась отвлекаться на глупости вроде танцев и выпивки. Волосы у нее были убраны назад, так что казались остриженными. Ее никто не замечал, и он был сам не заметил, если б не острое зрение и уверенность, что она точно должна быть на балу. Он вдруг со жгучим любопытством подумал: а что же надевал на королевские балы Кинтаро? Неужели так и расхаживал среди разодетых щеголей в одних кожаных штанах? Мысли о давно ушедших людях, которых, возможно, и в живых-то уже не было, раздражали и слегка тревожили. История семьи кавалера Таэльи была тесно переплетена с королевской, и ему как будто ничего больше не оставалось, кроме как закрутить роман с принцессой Филавандрис. Конечно, не стоит забывать про троих принцев, однако наследник престола был слишком серьезен (весь в матушку), младший принц слишком юн (поздний ребенок), а средний слишком, как бы это сказать… средний.