Птица в пролете

Двор дома номер двенадцать по Седьмой Советской улице был самый обычный двор-колодец, каких множество в городе. На нужной парадной был кодовый замок, но сейчас дверь отчего-то болталась туда-сюда. Лифта не было, да Арчи туда бы и не влез.

Сенбернар явно не хотел подниматься по лестнице.

Он упирался, опускал тяжелую лобастую голову, тянул Надежду в сторону, делая вид, что его очень заинтересовал какой-то запах…

Надежда очень строго прикрикнула на Арчи, он устыдился и поплелся вверх, изображая чрезвычайное утомление и показывая, что каждый шаг дается ему с невероятным трудом.

До четвертого этажа они поднимались едва ли не полчаса. Перед дверью с номером шесть Арчи остановился и зарычал, шерсть у него на загривке поднялась дыбом.

– Ну, что с тобой? – уверенным тоном произнесла Надежда, хотя и сама чувствовала сильное беспокойство. – Ты такой большой, сильный пес, тебе просто стыдно бояться!

Сенбернар посмотрел на нее удивленно и обиженно. Его взгляд словно говорил: «Кто тут, интересно, боится? Я, во-первых, просто очень сержусь и, во-вторых, предупреждаю тебя об опасности! А относительно страха ты все выдумываешь!»

Надежда огляделась.

Вокруг не было ни души, никто не выглядывал из-за соседних двери, никто не спрашивал ее, что она делает возле двери чужой квартиры – в общем, не было никакого повода, чтобы развернуться и уйти отсюда.

Нажимать на кнопку звонка отчего-то не хотелось.

Надежда стояла в растерянности, ни на что не решаясь, но вдруг Арчи тяжелой лобастой головой надавил на дверь квартиры – и дверь послушно, беззвучно распахнулась.

Сенбернар вошел в прихожую, и Надежде ничего не оставалось, как последовать за ним, хотя на душе ее было очень неуютно.

Она оглядела просторную, хорошо отделанную прихожую, в которую выходили три двери. Здесь было как-то затхло, пыльно и тихо особенной, безжизненной тишиной.

Надежда задумалась, которую из дверей выбрать, но Арчи быстро решил все за нее и решительно подошел к правой двери. Он ухватил зубами бронзовую ручку, потянул ее вниз, и дверь открылась.

Они оказались на кухне.

Кухня была очень хорошая.

Надежда, как домашняя хозяйка с большим стажем, не могла не оценить то, как красиво и удобно все было здесь устроено, и невольно залюбовалась замечательным бледно-сиреневым кафелем.

Но Арчи, глухо заворчав, напомнил ей, зачем они сюда пришли, а в следующее мгновение Надежда услышала в дальнем конце кухни едва слышный мучительный стон.

Она торопливо обошла большой обеденный стол из светлого дерева и застыла на месте, как жертва неожиданного высоковольтного разряда, при виде представшей перед ней картины.

Она увидела двух женщин.

Одна из них лежала на полу, не подавая никаких признаков жизни. Темные волосы были пропитаны кровью, и кровавая лужа растеклась по кафелю вокруг ее головы. Женщина была стопроцентно мертва.

Вторая женщина полулежала рядом, прислонившись к стене, и едва слышно стонала. В правой руке у нее был молоток для отбивания мяса. Молоток был весь в крови, к нему пристала прядь темных волос – в общем, не было никаких сомнений, что именно он послужил орудием убийства. И картина убийства казалась совершенно ясной и не вызывала никаких сомнений.

И только в следующий момент Надежда Николаевна поняла, что женщина с молотком в руке – это Лена.

Лена снова застонала и приоткрыла глаза.

Увидев Надежду, она попыталась что-то сказать, но губы только бессильно пошевелились, издав еще один слабый стон.

«Она в шоке! – мелькнуло в голове у Надежды. – Еще бы, после того, что она натворила! Или они подрались, и ей тоже досталось?»

В сердце Надежды Николаевны ужом вполз ужас. Вот теперь она действительно влипла. Оказаться замешанной в убийстве! Какой позор! И ведь чувствовала же она, что с этой Леной что-то неладно! Эта ее навязчивая идея насчет встречи с бывшей женой своего любовника… Отчего она так жаждала этой встречи? За что она ее так ненавидит? То есть ненавидела, поправилась Надежда, теперь ненависть, надо думать, угасла, поскольку покойников ненавидеть глупо.

И что же теперь делать? Неизвестно еще, как они тут проводили время, может, громко кричали, били посуду и ломали мебель, тогда соседи уже вызвали милицию, и скоро всех возьмут тепленькими – и Лену, и Надежду с сенбернаром. Ужас какой!

Надежда отчетливо представила, как она будет доказывать в милиции, что она только свидетель, что оказалась в квартире убитой совершенно случайно, как милиционеры будут недоверчиво усмехаться, еще, пожалуй, запрут ее в обезьяннике.

«Посадят, – в панике думала Надежда, – посадят, повяжут… как там еще говорят? Упекут на кичу и загонят на шконки…»

От того, что она мысленно стала уже выражаться как настоящий заключенный, Надежде стало совсем плохо. Перед глазами встало лицо мужа. Конечно, он ее не бросит, будет мотаться с передачами, истратит все деньги на адвокатов… Надежде стало еще хуже, хотя куда уж…

Арчи сзади шумно вздохнул, переступил лапами и сделал попытку вторгнуться в кухню. Его волновал тошнотворный сладкий запах убийства.

– Ни в коем случае! – шепотом завопила Надежда. – Арчи, немедленно назад!