Птица за птицей. Заметки о писательстве и жизни в целом

Я сочувственно похмыкала и напомнила, что у нее уже бывали такие черные полосы. Пиши понемножку, шептала я. Пиши «мусорные» черновики, ничего страшного. Она заскулила в трубку. Я спросила, не поможет ли кто-то из их группы. «Нет, — сказала она. — Я не стану им звонить, у них все хорошо, была очень удачная неделя, и наверняка они на выходных соберутся без меня, будут смеяться за моей спиной и рассказывать про меня всякие дурацкие истории».

Я велела ей записать все свои переживания. Одиночество и паранойя могут быть прекрасным творческим материалом.

Она сказала, что у нее нет паранойи. Просто ей кажется, что друзья собираются без нее и злословят.

В эту самую минуту ей позвонили на другой номер. Оказалось, что это участник их группы, который тоже впал в депрессию.

Моя собеседница извинилась и обещала перезвонить позже, но так и не объявилась до конца дня. В итоге я набрала ее номер сама — опасалась, что она сидит где-нибудь у себя в гараже в машине с включенным двигателем и слушает старые записи Лесли Гор[66]

. Но тут выяснилось, что звонивший ей друг действительно в тяжелейшей депрессии, его положили в больницу и у него — прекрасного писателя с удивительным чувством юмора — было очень тяжелое, беспросветное детство. Она долго с ним говорила, объясняла, как твердо верит в него и его талант, а потом, повесив трубку, засела за собственную книгу. Дело пошло так хорошо, что она писала до тех пор, пока я не позвонила и не оторвала ее от работы.

Читатель для черновиков

Когда-то давно в New Yorker промелькнула такая карикатура: двое мужчин сидят на диванчике во время оживленного фуршета и разговаривают. Один из них бородат и выглядит как типичный писатель. Другой похож на нормального человека. Писатель говорит: «Мы с издательством никак не найдем общий язык. Я хочу шестизначный аванс, а они отказываются читать рукопись!»

Может, я и не всегда права, но тут ставлю что угодно: он не показывает свои тексты другим писателям, прежде чем нести в издательство. Вероятно, считает себя выше этого.

Всякий раз, когда я выступаю на писательском симпозиуме и упоминаю о том, как полезно выносить на обсуждение свои наброски, ко мне обязательно подходит какой-нибудь именитый писатель постарше меня и говорит, что никогда в жизни не стал бы показывать кому-то свой текст, пока он не закончен. Это очень плохой совет, и я не должна больше врать студентам, что это им поможет. В таких случаях я просто улыбаюсь загадочно, как гейша, и всем видом выражаю полное понимание. А потом снова говорю ученикам, чтобы постарались найти кого-то, кто согласится прочесть их текст и сможет высказать дельные замечания. Вряд ли он скажет, чего именно не хватает в вашей истории или что в ней не так, но чаще всего удел писателя — ошибаться и блуждать. Любую историю можно рассказать по-разному, и человеку со стороны проще понять, удалось ли вам нащупать подходящий способ.

Я не предлагаю вам искать еще одного писателя, вместе садиться за стол и сочинять на пару, как два детсадовца за аппликациями.

И не нужно умиляться над чужим текстом, будто это ваш ребенок впервые нацарапал свое имя. Но, вероятнее всего, в мире найдется кто-то — ваш супруг или близкий друг, например, — кто прочтет текст и честно выскажет мнение, объяснит, что получилось, а что нет, что можно выбросить, а что стоит развить и добавить, чтобы текст заиграл новым красками.

В самом первом рассказе Дональда Бартельма[67], который я прочла, было сказано, что правда — яблоко, его трудно бросить и трудно поймать. Я знаю, как это болезненно: долго работаешь над чем-то, вроде бы доводишь до ума, даешь кому-то прочесть в надежде на одобрение — а слышишь, что пока сыровато, надо подумать еще. Поневоле задумаешься: нужен ли тебе такой друг, или муж, или родственник! Пожалуй, простительно в первую минуту решить, что не нужен. Но потом обычно остываешь и осознаешь, какое это чудо: у тебя есть человек, чьи вкусы внушают доверие (он же любит тебя и твою писанину!), который скажет тебе правду и наставит на путь истинный или поможет на него вернуться, когда оступишься.

Я всегда прошу двух-трех друзей прочесть мой текст, прежде чем слать его редактору или издателю. Попробовав что-то на живых людях, чувствуешь себя спокойней и уверенней. Эти двое или трое — как повитухи: у меня внутри живут образы, истории, картинки, воспоминания; только я могу их породить. Чисто теоретически я справилась бы и сама, но лучше бы кто-то помог им появиться на свет. У меня есть подруги, которые рожали без наркоза и даже без местной анестезии и считают, что только так можно прочувствовать великое таинство родов. Но по мне обезболивание — одно из величайших достояний западной цивилизации наряду с вакциной от полиомиелита и отделом готовых салатов в супермаркетах. Конечно, все зависит от конкретного человека. Что работает для меня, может не сработать для вас.