Птица за птицей. Заметки о писательстве и жизни в целом

Или раскладываю на столе рядом со стопкой набросков для главы или статьи, над которой бьюсь в этот момент. Когда работа встает, я теряю мысль и в голове у меня начинают гудеть тамтамы (верный сигнал, что вдохновение иссякло), я перебираю карточки. Ищу в них то, что могло бы стать очередным небольшим фрагментом и снова взбодрить меня, прибавить энтузиазма, заставить сцеплять друг с другом эти чертовы слова — в чем, собственно, и состоит ремесло писателя.

На столе у меня лежат карточки с увиденным, услышанным и подмеченным на прошлой неделе, но есть и записи двухлетней давности. Если хорошо покопаться, можно найти даже заметку, которую я сделала шесть или семь лет назад, когда шла вдоль соленого озера от Саусалито до Милл-Вэлли. Мимо меня то и дело проезжали велосипедисты, но я не обращала на них особого внимания. Вдруг мимо пронеслась какая-то женщина, и меня обдало лимонным запахом ее духов. Запах — прямо как у Пруста — перенес меня лет на двадцать пять назад. Я увидела себя на кухне в доме моей тети, в компании ее многочисленной детворы. Был жаркий летний день; тетя только что развелась с дядей и сильно переживала. Видимо, чтобы успокоить нервы и поднять самооценку, она устроила поход по магазинам. В итоге была куплена довольно дорогая и сложная штуковина для приготовления лимонада.

Вообще-то, чтобы сделать лимонад, нужны графин, маленькая соковыжималка для цитрусовых, кубики льда, вода, лимоны и сахар. Вот и все. Ах да, еще ложка с длинным черенком. Но моя тетя тосковала и, видимо, надеялась, что чудо-машина развлечет ее и напоит пустыню ее жизни холодным сладким освежающим лимонадом. Конструкция состояла из стеклянного кувшина, на который надевалась специальная крышка. В крышке помещались выжималка и емкость, куда стекал сок. Нужно было налить в кувшин воды, кинуть лед, насыпать сахар — а затем надеть на него крышку, зарядить в соковыжималку лимоны, выжать их, слить сок из емкости в кувшин и размешать все длинной ложкой. Лимонная кожура, семечки и прочие ошметки оставались в соковыжималке. Очень эффективная штука — и абсолютно бессмысленная, если вдуматься.

Итак, мы собрались на кухне — я, старшая (мне было лет восемь), и пятеро тетиных детей. Столпившись возле раковины, мы наблюдали, как тетя с гордым видом делает лимонад. Она налила в кувшин холодной воды, добавила кубики льда, щедро сыпанула сахару, водрузила сверху крышку, выжала с дюжину лимонов — и полезла в буфет за стаканами. «Эй! — хотелось крикнуть тем из нас, кто был постарше, — это же еще не все! Ты не слила сок в кувшин!» Но тетя достала пластмассовые стаканы, стеклянные стаканы и пару блестящих металлических стаканов и налила семь порций напитка. И вот мы, шестеро беспомощных иждивенцев, затаили дыхание и зажмурились от яростного желания, чтобы все было хорошо и тетя перестала горевать. Она подняла стакан, как будто говорила тост, и мы стали прихлебывать ледяную воду с сахаром. У тети руки были в лимонном соке — она ведь порезала и уложила в машинку несколько лимонов, — поэтому ей, видимо, чудился в напитке кислый вкус. Она ничего не заметила.

Мы растерянно посмотрели на нее и снова отхлебнули сладкой воды, но затем улыбнулись и тоже подняли стаканы — как в рекламе всякого питья. И попросили добавки.

Шагая вдоль соленого озера, я отчетливо вспомнила растрескавшийся линолеум в тетиной кухне — серо-бежевый с темными пятнами. Возле раковины он был истерт до черноты; в одном месте проглядывало подгнившее дерево пола. Мои двоюродные братья и сестры толпились у этой раковины вокруг тети. Некоторые были еще совсем малы — наверное, они даже не удивились воде с сахаром, решили, что так и надо. Помню, какими родными и близкими они были мне в тот миг, как я чувствовала себя частью этого круга.

До сих пор щемит в груди, как вспомню тот истертый линолеум, и тетино горе, и то, как она гордилась своей лимонадной машинкой. Каждый человек утешается по-своему: тетя старалась приготовить нам самый вкусный лимонад на свете, мы — подбодрить ее. С каким энтузиазмом мы поднимали стаканы с сахарной водой — будто кружки на празднике пива! А ведь все это выпало у меня из памяти лет на двадцать пять.

Может, эта сценка мне и не пригодится. На карточке написано просто: «лимонадная штуковина». Но для меня это как фрагмент фильма, зарисовка о тяжелых временах в одной семье, о том, как люди их переживают, как из разочарования и любви вдруг рождается единение и на краткий миг жизнь становится если не прекрасной, то хотя бы терпимой.

Иногда бывает так: я веду машину, и вдруг у меня в уме выстраиваются слова, которые до того я тщетно искала все утро.