Птицеферма

– У меня болела голова. Я лежала в комнате, – вру, так как моя правда никому здесь не нужна.

Люди жаждут возмездия, казни виновного. И задача Главы – дать его им. А отдать того, кого ему не жалко, – меньшее из зол. Кому нужны настоящие расследования, когда можно быстро и эффектно утолить жажду мести?

Пару минут Филин раздумывает над моими словами, потом кивает кому-то над моей головой.

– Пошли. – Большая крепкая ладонь подхватывает меня под локоть и тащит к бараку. Люди расступаются.

Поворачиваю голову: Ибис, второй помощник Главы. У Ворона еще бывает свое мнение, а у этого точка зрения всегда одна – филиновская.

Ибис увлекает меня к бараку; еле поспеваю. Остальные тянутся за нами длинной вереницей.

Вижу Олушу, которая намеренно отстает от процессии, пытаясь затеряться в толпе. Она боится, что я расскажу о нашем с ней разговоре, призову ее в свидетели, а значит, привлеку к ней внимание.

Отвожу глаза – если бы Олуша хотела высказаться в мою защиту, она бы это сделала.

А еще я замечаю новичка, Пересмешника. Он не бежит с остальными, а стоит чуть в стороне. Но тоже смотрит на меня. Серьезным, тяжелым взглядом. Однако его немой посыл мне непонятен – не прочесть.

Должно быть, Пересмешник тоже уверен, что это я убила Чижа. Ведь я уходила из столовой на его глазах. И он видел, что я собиралась уйти и искала удобный момент – значит, что-то планировала.

* * *

– Вот! – Ибис выпускает мою уже покрасневшую от его мертвой хватки руку лишь в нашей с Пингвином комнате, и то только для того, чтобы схватить со стула грязное после вчерашнего падения платье. – Вот она! Улика!

Естественно, у меня не было времени постирать одежду, и я повесила платье на спинку стула, чтобы немного просохло и не сгнило до стирки.

В комнате тесно. Душно, несмотря на открытое окно. Еще никогда в этом помещении не собиралось столько народу. Все желающие даже не поместились – остались в коридоре, но поблизости в надежде ничего не пропустить.

Филин забирает у Ибиса платье. Берет за плечи, расправляет и держит перед собой на вытянутых руках. Платье сплошь в грязевых разводах. С первого взгляда видно, что его не просто носили под дождем – в нем валялись в луже.

Что ж, отличная версия: сначала мы с Чижом боролись, а потом я зарубила его молотком.

Нет, рубят топором. А молотком стучат. Застучала? Тоже нет: стучат бойком, а не носком…

Понимаю, что у меня начинается истерика. Еле сдерживаю рвущийся наружу неконтролируемый смех. Меня же порешили. Уже порешили. Что бы я ни сказала, какие бы аргументы в свою защиту ни привела, все уже решено. Меня уже, считай, нет.

А я могла бы сказать так много. Что мне не хватило бы силы ударить мужчину так сильно, чтобы молоток вошел настолько глубоко. Могла бы обратить внимание остальных, что я ниже Чижа и не смогла бы нанести удар сверху вниз, а по положению орудия убийства очевидно, что так и было и били его не лежачего.

Но что бы я ни пыталась донести до этих людей, приговор мне уже вынесен – вижу по глазам Главы.

Чижа убил кто-то высокий. Выше его. Мужчина. Филин не дурак, он не может этого не понимать. Однако мужчины – ценные работники на руднике. Главе выгодно закрыть на это глаза и отдать на растерзание меня.

Поэтому – оправдываться? Перебьется.

– Да пошел ты, – наконец произношу то, что давно мечтала.

В ответ получаю удар по лицу. И это не пощечина. Это самый настоящий хук правой.

Успеваю лишь чуть отклонить голову, чтобы не выбил зубы. В голове звенит.

А потом вспышка.

Еще одна.

…Я бью какого-то мужчину. Он крупнее меня, хотя и некрупный для мужчины. И мой единственный шанс – внезапность.

Мужчина отшатывается. Переступает с ноги на ногу, и это его ошибка. Подсекаю. Падает. Но быстро ориентируется – перехватывает мою ногу, занесенную для удара, и дергает на себя.

Тоже падаю, перекатываюсь. Уклоняюсь от кулака, летящего мне в лицо.

Противник пытается забраться на меня сверху, понимая, что его преимущество – вес.

Бью лбом в переносицу.

– С-су-ука!

На меня фонтаном хлещет кровь из разбитого носа…

– Поднимайте ее. – Картинка перед моими глазами рассыпается битыми стеклами, и только теперь понимаю, что я на полу. – Заприте пока. Сначала похороны – потом казнь. Завтра.

Завтра. У меня есть еще целый день, чтобы пожить, – как щедро.

– Да пошел ты, – с удовольствием повторяю разбитыми губами.

После чего Ибис снова подхватывает меня под локоть и волочет за собой.

Глава 6

На каждое действие есть противодействие. А каждый поступок влечет за собой последствия.

Я могла сразу же после падения с крыши попытаться найти молоток и унести его с собой. Могла не убегать от Чижа. Могла не запирать за собой дверь. Могла не идти закрывать люк, а переодеться и вернуться в столовую, чтобы разделить праздник со всеми и непременно попасться на глаза Главе. Я могла…

Могла поступить по-другому в каждом из перечисленных случаев, но сделала так, а не иначе. И оказалась… здесь.

Камерами временного заключения на Птицеферме служат подвальные складские помещения – попросту говоря, кладовки. Маленькие, тесные, без окон.