Птицелов

— Конечно, — согласился он. — Да вы, оказывается, сведущи не только по части барокко и Ренессанса…

— Я не была в Египте, но изучала египетское искусство. Если хотите, я нарисую цепочку скарабеев и лотосов в карандаше, а художник перенесет их на стены…

— Замечательно! Но это выходит за пределы ваших обязанностей, — заметил он.

— О, не имеет значения…

«Неужели перемирие превратится в прочный мир?» — подумал он, глядя на ее сосредоточенное лицо. И их взаимная неприязнь уже казалась делом далекого прошлого.

Когда Орелия закончила эскизы, они еще раз обошли храм, и он высказал ей некоторые свои заветные мысли:

— Меня притягивает древняя архитектура. Она неотделима от природы страны. Здания выстроены из глиняных кирпичей — глина взята со дна Нила или из песчаника с окрестных гор.

— Да, архитектура Древнего Египта — неотъемлемая часть его природы, — согласилась Орелия.

— И цвета их настенных изображений те же, что цвета египетской природы: нефритово-зеленый и бурый цвет Нила, бирюзовый и темно-синий цвет дневного и ночного неба, красноватый цвет пустыни…— «Она это чувствует», — подумал Лайэм.

— А как вы думаете, у древних греков и римлян была такая близость к природе?

— Интересный вопрос. — Он тронул пальцем свой подбородок. — У греков, может быть. Но их мраморные храмы отражали красоту природы в той же мере, как философия гармонии.

— Да, у них сочетались интеллект и эмоциональность, и это воплотилось в искусстве, — согласилась Орелия.

— У римлян — уже иное, — продолжал Лайэм, думая, что Орелия кажется ему таким же удивительным сочетанием интеллекта и духа. — Стремясь поразить мир, они увлеклись украшательством.

— Значит, вам не нравится и декоративный стиль «beax arts» основной экспозиции выставки?

— Нет, — решительно заявил он. — Не нравится.

— Но ведь эти белые здания, которые, словно лебеди, плывут к линии горизонта, производят волшебное впечатление!

— Пожалуй, — подумав, согласился он, — вы правы. Это впечатляет. Но этот стиль хорош для выставки, где строения эфемерны и потом исчезнут как дым. А для настоящих городских зданий я этот стиль не одобряю. И надеюсь, что он не одержит победу в архитектуре будущего.

Орелия улыбнулась, закрывая свою папку для эскизов.

— Понимаю, вы — приверженец функционального стиля Сэлливэна.

— А вы?

— Мне нравится декоративный стиль, но я тоже не думаю, что ему принадлежит будущее.

Его не удовлетворил такой несколько уклончивый ответ, и он настаивал:

— Мне кажется, что архитектор должен считаться с потребностями современного мира!

— И вы уверены, что знаете эти потребности?

— Я о них догадываюсь, — улыбнулся Лайэм и добавил шутливо: — У вас хватает дерзости сомневаться в интуиции вашего работодателя?

Она тоже улыбнулась.

— Вы ведь сами проявляете твердость в защите своих убеждений! — Эта ее черта восхищала Лайэма.

— Да, хотя я стараюсь при этом не осложнять отношений с клиентами. Вряд ли моя позиция и ваша— противоположны, — уточнил он. — Я тоже люблю простоту и признаю гений Сэлливэна.

Лайэм был очарован Орелией, — какой интеллект, остроумие, обаяние! Он мог бы беседовать с ней часами.

Выходя из храма, она задала ему еще один вопрос:

— Ну, а ваш отец — какое направление в архитектуре признает он?

— Отец? Он достаточно практичен, чтобы принять направление Сэлливэна, и достаточно терпим, чтобы предоставить мне определять основную линию работы нашей фирмы.

«Она должна понять из. моих слов, — думал Лайэм, — на кого ей ориентироваться в фирме О'Рурков, если у нее есть намерение продвинуться по работе». А он уже был уверен, что она заслуживает продвижения. Орелия Кинсэйд не только красива и очаровательна, но умна и талантлива.

— А не прокатиться ли нам на колесе обозрения Ферриса? — спросил Лайэм, когда они вышли из египетского храма.

— О, вы согласны? — воскликнула Орелия. Ей хотелось захлопать в ладоши от радости. Купив билеты, они встали в длинную очередь. Орелия заметила хорошо одетых людей, обнаружив, с некоторым удивлением, что и люди из общества приобщаются к развлечениям простонародья.

— Это ваши знакомые? — спросил Лайэм, заметив ее пристальный взгляд.

— Нет.

— Я удивлен.

— Нечему удивляться. Я не веду светский образ жизни, и у меня мало знакомых в обществе.

— А я-то думал, что ваша жизнь — череда обедов, танцев и театральных премьер.

— Да у меня на это и энергии не хватило бы! — засмеялась Орелия. — Я предпочитаю заниматься своей профессией. Я ее люблю!

— Необычный образ жизни для богатой наследницы.

— Наследницы? У меня только скромный независимый доход, вот и все, — ответила Орелия, положив конец расспросам. При этом она подумала, что Лайэм не первый, кто интересуется ее финансовым положением, — необычно лишь то, что он ставит вопросы напрямик.

Они медленно продвигались вперед и, наконец, вошли в закрытую вагонетку колеса обозрения. Соседи прижали Орелию к Лайэму, она чувствовала тепло его тела и подумала, что, наверное, она ощущает случайное прикосновение даже сильнее, чем невинная девушка. Заходящее солнце золотило светлые волосы Лайэма и зажигало золотые искорки в его зеленых глазах.