– Перкинс, выброси эту дрянь за дверь! – Мистер Доддж буквально отпрыгнул от свертка, видимо, опасаясь подхватить от него какую-то заразу. – А этой хвостатой лысой мерзости придется поголодать! Моя б воля, уже давно на нашей улице не было бы ни одной кошки! Потравил бы их и глазом не моргнул бы! Разводят, понимаешь, нежности к этим блохастым кусачим тварям, когда по ним живодерня плачет. По ним и по детям!
Младший констебль забрал у Финча сверток и, приоткрыв дверь, вышвырнул его за порог.
– А это что такое? – спросил Перкинс, повернувшись к Арабелле. – Сэр! Девочка что-то сжимает в руке. Конверт.
– Нет! – завопила Арабелла. – Это мое! Не забирайте!
Она попыталась спрятать конверт за спину, но младший констебль ловко выхватил его из ее пальцев.
– Отправь в ящик с уликами! – велел мистер Доддж, усаживаясь за свой стол. – Потом разберемся.
Перкинс опустил конверт в деревянный ящик, стоявший на краю стола старшего констебля, и спросил:
– Что делать с детьми, сэр? Оформлять?
– После ужина, – ответил мистер Доддж. – А пока надень на них кандалы!
– Сэр, это же просто дети…
– Нет, Перкинс, это не просто дети, – убежденно ответил мистер Доддж. – Это непослушные, разбалованные сопляки, которые никогда не следуют правилам и для которых такого понятия, как закон, не существует! А родители их, безвольные и слабохарактерные, потакают им. В силу своей безнаказанности эти хорьки, которых ты называешь детьми, не проявляют никакого почтения ни к частной жизни, ни к частной собственности, ни к представителям закона.
– О чем вы, сэр?
– Вечно забираются куда не положено, воруют конфеты и рассказывают грязные шуточки про констеблей. Вот в былые времена родители били детей ротанговой тростью, запирали в чулане и не просто лишали сладкого, а лишали еды! И вот тогда из детей вырастали образцовые граждане, на которых полиция всегда могла положиться. А сейчас… да сейчас это разве ж наказания? Смех один. Не позволяй провести себя, Перкинс. Их лучше держать на привязи.
Перкинс нехотя снял с гвоздика на стене литые скобы-браслеты, соединенные цепью, просунул в них одну за другой руки Финча и закрутил винты. То же он проделал и с руками Арабеллы. Кандалы были огромными, тяжелыми, оттягивали запястья и больно давили. Финч почувствовал себя самым настоящим каторжником. Он вдруг подумал, что дедушке было бы за него очень стыдно.
– Но мы ничего не сделали! – попытался протестовать мальчик.
– Молчать! – прикрикнул мистер Доддж.
Младший констебль тем временем присоединил кандалы к большому железному кольцу, торчащему из пола. После чего тяжело вздохнул и направился обратно на свое место.
Для этого ему пришлось подняться по металлической лестнице, которая вела на огороженную перилами площадку наблюдательного поста. Взобравшись наверх, Перкинс сел за стол и вернулся к прерванному ужину.
В своем тесном логове в башенке он походил на ворону в гнезде. Развернуться там и правда было негде – на столе стояли: печатная машинка, телеграфный ключ и аппарат для приема сообщений, а также там разместились механизмы управления перископами. Создавалось впечатление, что мистер Доддж поселил там Перкинса за какую-то провинность.
Сам старший констебль с удобством сидел за большим дубовым столом, обитым темно-синим крепом. По левую руку от него (и подальше от арестованных) уютно горел камин, а по правую стояла тумба с радиофором. У стены за спиной полицейского примостился шкафчик картотеки, над которым висел план Горри. Возле карты кнопками были закреплены плакаты «Разыскивает полиция» с изображенными на них угрюмыми щетинистыми рожами. Рядом с ними соседствовали – Финч сперва даже не поверил своим глазам и кивнул Арабелле, указывая и ей тоже, – уже знакомые детям афиши. С них кокетливо улыбалась Фанни Розентодд.
Констебли будто бы забыли о присутствии детей. Перкинс доел суп и скрылся за газетой у себя наверху. А мистер Доддж догрыз мясо с кости жареной кроличьей ножки, вытер губы и пальцы салфеткой и подставил ухо под рог радиофора.
Оттуда раздавался заунывный, но вместе с тем несколько тревожный голос:
Финч наклонился к Арабелле:
– Что будем делать? – шепотом спросил он.
– Не знаю… – отчаянно ответила девочка. – Будет очень плохо, когда они все расскажут дяде Сергиусу.
Мистер Доддж бросил на них уничижительный взгляд.
– Не переговариваться! – громыхнул он и снова подставил ухо под медный рог радиофора.