Птицы

Маттис считал, что это к добру. Сам он мог сидеть на крыльце и следить за тягой, сколько ему вздумается. Они с вальдшнепом были вместе.

Сегодня их ждал новый день.

Маттис был полон вальдшнепом. Он не мог удержаться и говорил только о нем. Хеге это надоело, и Маттис решил, что будет говорить о вальдшнепе так, чтобы Хеге не догадывалась, о чем речь, она ничего не поймет, а ему все-таки станет легче. Рано утром, когда Хеге поставила перед ним тарелку с едой, он сказал ей:

— Теперь я летаю туда и сюда.

— Как это? — терпеливо спросила Хеге.

— Так.

Маттис провел в воздухе пальцем в том направлении, в каком тянул вальдшнеп.

Хеге собиралась приняться за работу. Она вечно спешила. Маттису хотелось поделиться с ней тем, что переполняло его, но Хеге в своей слепоте не видела этого.

— Подожди, Хеге, еще много всего.

— Давай быстрее.

— О некоторых вещах ты почти ничего не знаешь.

Он сказал это мягко и немного испуганно: все-таки он говорил с одной из умных.

— Ну так объясни, — попросила Хеге.

— Летаю туда и сюда, — сказал он. — Пока ты спишь. Каждую ночь, — закончил он.

Теперь она глядела на него как на взрослого и вдруг сказала одну странную вещь:

— Хорошо, что у тебя это есть. Я этим похвастаться не могу.

Она стояла не шевелясь и уже не спешила к своим сложным цветам с восемью лепестками. Сегодня и она услышала нечто такое, что остановило ее.

— А как же ты без этого? — спросил он и допустил ошибку.

Настроение исчезло. Хеге замкнулась, хотя сама и была виновата.

А в Маттисе все бурлило и пело: мы с вальдшнепом! Он не мог не пройтись через лесок, над которым тянулась невидимая в небе полоска. Отныне это был его путь, путь, на котором его ждала радость. И опять надежда не обманула его — вскоре он был вынужден остановиться.

Ты — это ты, сказало в нем что-то, — во всяком случае, так ему послышалось.

Это было сказано на птичьем языке. Птичьими письменами.

Он стоял возле высохшей лужи как раз под тем местом, где тянул вальдшнеп. Стоял словно завороженный. И читал адресованное ему послание, иначе это нельзя было назвать.

На гладком буром дне высохшей лужи были видны отпечатки птичьих лапок, кроме них, в сырой земле виднелось множество круглых глубоких дырочек. Здесь ходил вальдшнеп. Дырочки — это следы от его клюва, которым он вытаскивал из почвы что-то съедобное, а иногда просто писал на земле.

Маттис нагнулся и читал то, что было написано. Всматривался в легкие танцующие следы. Вот он какой легкий и красивый, мой вальдшнеп, думал Маттис. Вот как легко ступает он по болоту, когда устает от неба.

Ты — это ты, было написано на земле.

Словно приветствие.

Маттис нашел палочку и на свободном кусочке бурой земли написал ответ. Писать обычными буквами он не мог, ведь это было адресовано вальдшнепу, Маттис тоже писал на птичьем языке.

Вальдшнеп прочтет его письмо, когда прилетит сюда в следующий раз. Здесь хожу только я, значит, только я и мог это написать.

Крутом было тихо и таинственно. Лучшего места для свидания быть не могло. Крохотное болотце окружали высокие деревья; проникая на прогалину, солнце щедро заливало и сушило почву для танцев тех, кто был так пуглив и легок.

Не следует ли пробыть здесь весь день и весь вечер и дождаться птицы? Может, она прилетит и сядет рядом с ним?

Это было очень соблазнительно. Но Маттис твердо решил: нет. Он не смел. Все было так необычно. Птица могла испугаться, и тогда что-то разбилось бы вдребезги, а этого ни за что нельзя было допускать.

Он получил привет, и хватит.

Утром он снова придет сюда и увидит, прочел ли вальдшнеп его письмо. Маттис тихонько насвистывал, идя домой, и ничего не рассказал Хеге: такие вещи были ей недоступны.

15

Горя от нетерпения, Маттис пришел туда на другой день, он не обманулся в своих ожиданиях. Недалеко от своих знаков он нашел новые точки и черточки, сделанные птичьим клювом.

Маттис был готов к этому, и все-таки впечатление было столь сильным, что ему пришлось сесть на камень.

Значит, между ними на самом деле есть связь.

Что же сказала ему птица на своем изумительном языке?

Маттис не сомневался. Птица писала ему о горячей дружбе. Точка, точка, точка. Вечная дружба — означали эти знаки.

Маттис взял палочку и торжественно начертал, что и он относится к птице точно так же.

Писать на птичьем языке было легко. Они должны были многое поведать друг другу. На земле появились и новые отпечатки птичьих лапок. Маттис решил, что они похожи на следы от танцев. Тут танцевала одинокая птица.

Но устроить засаду и подсмотреть ее танец было немыслимо.

Маттис огляделся по сторонам и громко произнес:

— Ну и дела.

Это он сказал на обычном человеческом языке, который звучал грубо и буднично. Ему хотелось бы говорить теперь только на птичьем — прийти домой к Хеге и говорить по-птичьи. Наверно, тогда и она начала бы понимать то, что сейчас от нее скрыто.

Но Маттис не решился бы на это, он смутно представлял себе, чем это может кончиться. Они меня просто запрут. Они и знать не хотят этого чудеснейшего из всех языков, они презирают его.