Птицы дождя

– Он политик. Тут все его знают. Сам он из семьи высокопоставленных чиновников и известных политиков, – сказал Хонда. – Ты слышал когда-нибудь о Рю Катоу, члене парламента? Так вот это его дядя.

Имя было смутно знакомым, но я не интересовался политикой.

– Гляди, какой огромный дом.

Я кивнул и нажал на кнопку звонка. Мы стояли перед белым террасным домом в стиле «вестерн», расположенным в приятной местности, мирной и спокойной.

Дверь открылась, нас встретил мужчина средних лет в мятом темном костюме, странно сочетавшемся с бежевыми домашними шлепанцами. Я невольно обратил внимание на толстые белые носки на его ногах.

Мне показалось, что Косуги Катоу был недоволен нашим появлением. Но через некоторое время я понял, что такой вечно недовольный вид ему придавали глубокие морщины, изрезавшие его лоб. Мы представились. Катоу сухо кивнул и лишь после этого пригласил нас в дом. Этот человек явно не любил зря тратить слова. Мы сняли обувь и отправились за ним.

Он привел нас в просторную гостиную. Вся мебель была в стиле «вестерн», белая. Кружевные занавески украшали огромные окна. Они взмывали вверх при каждом дуновении ветра, напоминая хвосты золотых рыбок.

Мы шли по коридору мимо библиотеки и домашнего кабинета. На стенах висели ряды картин, исключительно сельские ландшафты и, судя по одинаковому стилю, выполненные одним художником.

– Вы сами пишете картины, господин Катоу? – поинтересовался Хонда.

– Нет, это работы моей жены, – ответил Катоу впервые за все время.

Его тон был точно таким же, как и по телефону, бесстрастным и серьезным. Холодным. Где-то я слышал, что политики – самые одинокие люди на планете. Вероятно, в этом есть некая правда.

Комната, которую занимала моя сестра, была слишком просторной для нее одной. В центре стояла кровать с гармонирующей с ней тумбочкой; их украшали трафаретные узоры английских роз. У двери стоял белый деревянный гардероб, а у окна – письменный стол, точно такой, как я и представлял себе всегда. Я почувствовал стеснение в груди.

– Я буду в библиотеке, – сообщил господин Катоу и оставил нас одних.

Мы стояли, неловко переглядываясь.

– Так что мы будем делать? – спросил Хонда.

– Я разберу ее вещи, – ответил я. – Большую часть я, пожалуй, отдам в благотворительную организацию.

– Ты уверен, что они не нужны твоим домашним?

Я вспомнил про родителей.

– Нет, не думаю. – Они не захотят взять ничего, что напоминало бы о ней.

Я начал с гардероба. Там было большое отделение, полка наверху, а внизу – выдвижной ящик. В большом отделении висела одежда для официальных случаев. Сестра развесила ее по цвету – черная – серая – белая, потом коричневая и бежевая и, наконец, более яркая цветная. Систематично и приятно. Внизу в четырех аккуратных стопках лежали блузки, футболки и пижамы. Почти ничего из одежды я не узнавал, и это напомнило мне, как мало мы виделись после ее переезда в Акакаву.

Я обратил внимание, что у сестры не было ни брюк, ни шорт. Я пытался вспомнить, носила ли она их когда-нибудь. Нет, не носила, разве что школьную спортивную форму.

На полке она держала полотенца, простыни и сумочки, набитые бумагой, чтобы сохраняли форму. Я знал, что сестра всегда была организованной, но тут меня удивил уровень ее аккуратности.

Я выдвинул нижний ящик и увидел нижнее белье, чулки и шарфы. Они тоже были разложены по цвету. Вспомнив слова инспектора, я содрогнулся при мысли о том, что шарфы могли использоваться как повязка на глаза. Может, лучше, если бы я этого не знал?

Я уже хотел задвинуть ящик, как среди свернутых чулок что-то блеснуло. Это был полупустой флакон духов «Estée Lauder». Я отвинтил крышечку и понюхал. Аромат был холодный, мускусный, классическая американская элегантность. Такой аромат ассоциировался в моем сознании с чистыми, хрустящими простынями и ветерком летнего утра.

После гардероба я взялся за тумбочку. Верхний ящик был разделен пополам. Слева лежали батарейки и провода, справа – несколько аккуратных стопок джазовых кассет. Я открыл дверцу нижней полки и обнаружил стерео. Я представил себе, как сестра лежала на кровати и слушала с закрытыми глазами джаз. Мне пришлось набрать в грудь воздуха, чтобы справиться с эмоциями.

Верх тумбочки был пустой, не считая настольной лампы и красного телефона, гладкого и блестящего, отражавшего солнечный свет. Его обращенная к окну сторона выцвела, шнур был слегка запутан. Мне было тяжело смотреть на него. Всего неделю назад сестра звонила мне по этому телефону, и вот теперь ее не стало.

– С тобой все в порядке? – спросил Хонда.

– Да, – ответил я.

Выдвинув левый нижний ящик, я обнаружил пару книг и папок. Я достал их и положил на стол. Все они были связаны с работой.

– Как ты думаешь, я должен вернуть что-нибудь из этого? – спросил я у Хонды.

Он заглянул через мое плечо.

– Едва ли. У всех есть собственные экземпляры. Школа выдаст тебе новый комплект, когда ты приступишь к работе.