Птицы и камень. Исконный Шамбалы

Аки можно тебе отказать в просьбе, преисполненного страдания великого к спасению душ человеческих… Быть по-твоему… За заслуги твои и подобно тебе Молящимся дам для стада заблудшего светоч-молитву душеспасительную, преисполненную силой Божьей. Но запомни, молитва сия, аки Перст Господний. Кто знал ее, но отступился, для тех она будет аки камень на шее утопленника. Ибо отступь их богоборству будет подобна. Ан те, кто будет ее исполнять в трудах праведных, совести чистой, еще при жизни сей прощенья обрящут. Слова же сей молитвы таковы: «Отче мой Истинный! На Тебя Единого уповаю. И молю Тебя, Господи, лишь о спасении души своей. Да будет воля Твоя святая…»

* * *

На этих словах видение резко обрывалось. Макс, как ни старался, никак не мог вспомнить продолжение этой душеспасительной молитвы, ставшей столь важной и столь ценной для него сейчас. Каким-то интуитивным чувством он понимал, что если бы смог воспроизвести ее полностью в своей памяти, ему уже не страшны были бы никакие испытания. Он ощутил в этой молитве действительно скрытую огромную Божью силу. Его душа не просто трепетала, она, даже вспоминая этот фрагмент, насыщалась упоительной силой молитвы, словно жаждущий путник в пустыне ключевой водой. Это блаженное прикосновение первых капель живительной прохлады. И… источник вновь утерян. «Как же так? — недоумевал Макс. — Как я мог пренебрегать столь ценным сокровищем? Ведь я все слышал, слышал каждое слово, но не воспринял. Даже потом ни разу не вспомнил. Ну что же мне теперь все время бродить в этой адской пустыне под раскаленным солнцем? Нет смерти, но нет и жизни, а лишь медленное мучительное угасание! Как же так получилось? Прошел мимо самого важного… Я же был совсем рядом, рядом с Ним!

Как можно было не заметить очевидного? Как можно было быть настолько глухим и слепым, чтобы не видеть и не слышать того, что происходило в реальности, именно в той реальности, которую по глупости считал иллюзией? На что я растратил свою жизнь? На напрасное прозябание в каких-то мелочных проблемах? Я же чувствовал вечность, почему же променял на никчемные мгновения прихоти своего смертного Эго? Обидно, столь ценное время ушло безвозвратно. Как же так?!»

Маленькое тельце содрогалось от нестерпимой внутренней боли. Словно тысяча хищных зверей раздирало его изнутри своими острыми когтями. Невыносимая боль вместе с жутким страхом охватили все его существо. И… глубочайшая тоска. Это тягостное ощущение многовекового душевного томления. Из самой глубины существа с необыкновенной искренностью вырвался крик: «Господи! Ну за что мне это?!» Именно в это мгновение в памяти Макса проявилась ужасающая картина его стремительного духовного падения. Эти отвратительные сцены чудовищного поглощения материей… Он даже не сопротивлялся. Он просто камнем летел в уготовленную его Эго пропасть.

* * *

По прошествии времени фирмы, которые создавал Сэнсэй, так же внезапно распались, как и были созданы. Макс в одночасье лишился своего крутого имиджа и звания директора. Его охватила невероятная злость. И ее объектом он выбрал именно Сэнсэя, поскольку считал, что дочерние фирмы можно было спасти. Животное прорвалось наружу, словно взрыв вулкана, давно скапливающего свои ядовитые газы. Ярость полыхала ярким пламенем. Жизнь покрылась большим слоем разгоряченного пепла. Максом овладела безумная идея во что бы то ни стало стать богатым. Его разум окончательно убедил самого себя, что жизнь дается только раз и что прожить ее нужно на полную катушку. Он захотел стать богатым здесь и сейчас, все равно каким способом, а потом будь что будет. Макс начал лелеять эту мечту днем и ночью. Наблюдая, как живут обеспеченные люди, он завидовал, злился и ненавидел себя за то, что не может достигнуть такого же богатства. А ему так хотелось одним движением руки нажать на кнопку мобильного, и пусть все проблемы вмиг исчезнут, как тогда, раньше, когда он был в команде Сэнсэя.

Жизнь оказалась большой бочкой дегтя, где медом и не пахло. Проблемы наваливались одна хлеще другой. Макс столкнулся лоб в лоб с пугающей жизненной реальностью, о существовании которой даже не догадывался. Вначале он еще как-то сопротивлялся, но потом и вовсе опустил руки. Макс считал виновным Сэнсэя в том, что жизнь опустила его вот таким унизительным образом, сделала рабом, а не хозяином. А ведь могло быть все иначе, по уму. Можно было найти другой выход из ситуации. Все полетело в тартарары: и жизнь, и бизнес, и философия. Он нашел повод ненавидеть Сэнсэя. Но в то же время осознавал, что данный повод — всего лишь следствие собственного глубинного кризиса, до конца не понятого, но от которого так страдала и ныла душа. Уж слишком болезненным оказался этот процесс стремительной деградации.