Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)

Голос ее дрогнул, сорвался. Я впервые в жизни увидел на лице девушки такую горькую печаль. Она отражалась в ее голубых, на миг застывших глазах. Ох, этот взгляд! Он сжимал мне грудь и рвал внутри на куски все самое тонкое, ненадежное. Я боялся шевельнуться, вымолвить слово. Вдруг Аля сейчас разревется? Что могут подумать люди? Не мог же я, курсант с авиационными погонами, обидеть девушку. Аля опустила голову, а потом еще раз подняла, глянула на меня, как бы подтверждая свои мысли, проверяя свое впечатление, резко повернулась и пошла к автобусной остановке. Я стоял дурак дураком. Таким глупым, никчемным и трусливым казался я сам себе. Не хватило у меня ни ума, ни смелости, чтобы догнать ее, повернуть и успокоить. Или я испугался, что Аля выскажет мне всю правду, то, что я знал о себе, настоящем себе, ехидно посмеется над моей погоней за Еленой Александровной? Нет, я не Жалел, что ее встретил. Не жалел нисколько. Когда летчик теряет ориентировку и слышит по радио, как его ругает руководитель полетов, помогая опознать местность, голос с земли летчику кажется очень родным и близким. И злится пилот на себя, что летит он не в ту сторону.

Иногда мы бьемся за счастье и в то же время с убийственной жадностью и жестокостью думаем лишь о себе. А ценить начинаем больше то, что теряем, или когда чувствуем, что вот-вот потеряем.

Долго я тогда спорил со своей неразборчивой душой. Снежный человек! Темнота! Но когда в душе наступали просветления, я писал Але письма, извинялся, просил прощения, но она упорно молчала. Однажды решился пойти к ней с повинной прямо домой. Адрес ее знал хорошо, не раз провожал. Но когда подходил к ее дому, увидел, как из подъезда выскочил сержант Потанин с толстой книгой в руке. «Вот напасть! И здесь он опередил…» Я прошмыгнул мимо дома и завернул в маленький «скворечник» с большой буквой «М». С той поры я совсем возненавидел сержанта Потанина. Всей душой возненавидел.

Выпускные экзамены наш старшина сдавал лучше всех. И, надо сказать, безо всяких шпаргалок. А мы ходили на экзамены в сапогах, голенища которых трещали по швам от набитых в них конспектов. Школьная привычка. Главное-то было в том, что Потанин умел отвечать. Помнится, как он удивил всех при сдаче тактики военно-воздушных сил. На экзаменах тогда присутствовал начальник кафедры полковник Свиридов. И Потанин, рассказывая об одном из воздушных сражений над Киевом, не забыл упомянуть и о том, что здесь получил боевое крещение и сбил первый фашистский самолет Ме-109 наш начальник кафедры, ныне кандидат военных наук полковник Свиридов. Потанин так подробно и в таких красках разрисовал эту схватку, что суровый и непреклонный преподаватель чуть ли не до слез расстроился от воспоминаний. Свиридов расправил плечи и, одобрительно кивая седой головой, довольно улыбался. И, глядя на ветерана, мы уже не сомневались, что Потанин, если даже не ответит на другие вопросы, пятерку себе обеспечил. Мы и то с волнением слушали его рассказ! А сами вот до такого бы вовек недодумались: при ответах больше на книжных героев ссылались. А наша боевая история была тут, рядом! А еще Потанин в заключение сказал, что учились мы здесь почти столько, сколько длилась Великая Отечественная война, и что у нас еще нет ни побед, ни завоеваний, но если коснется — будут и у нас свои достижения… Такие мысли у всех курсантов были. Но обратить их в слова, тем более на экзаменах, решился один лишь Потанин. И полковник Свиридов вышел из-за стола, пожал сержанту руку и твердо заявил:

— Мы на вас надеемся!

И мы без всякой команды почему-то все встали…

Закончив училище по первому разряду, Потанин имел право выбора места службы. И он вдруг запросился на Дальний Восток. «Поеду, говорит, на край своей Родины, каждый день буду встречать восход солнышка…»

«Ну и поезжай, встречай солнышко, а мы вместе с птицами на юг полетим, к Черному морю… Лишен все-таки этот Потанин выдумки и фантазии», — упрекали его молодые лейтенанты.

Но и это тоже были цветочки. Ягодки получились потом, когда мы узнали, что с ним вместе едет Елена Александровна. Они поженились! Елена Александровна Романова стала Еленой Александровной Потаниной. Гром с ясного неба! Не особенно, конечно, с ясного. Но чем же мог приворожить ее Потанин? И тут уже все признали, что тактику он усвоил хорошо: по-умному, талантливо вел осаду, поэтому и одержал победу. От этой вести я вроде бы враз излечился. Вернее, почувствовал, что во мне все кончилось, как кончается горючее на самолете, когда летчик проморгает.

Елену Александровну с Потаниным я увидел на вокзале, когда все разъезжались по строевым частям. Я старался не смотреть на нее, но почему-то видел только ее. Рядом крутился Потанин, то и дело заслоняя ее своими широкими плечами. Лицо у него было совсем спокойное, даже равнодушное. Ни за руку он ее не держал, ни под руку. Он, видно, и не догадывался о том, какое счастье свалилось на его голову.