«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории

— Мы слышали, что он болен, — сказал первый чиновник. — Об этом рассказывал ваш предшественник. И нам дали понять, что текущий эксперимент — тот самый, который проводился без санкции министерства, — был как раз связан с болезнью этого юноши.

— Вас ввели в заблуждение, — ответил я. — Его болезнь не имела отношения к эксперименту. С минуты на минуту вернется наш врач: он представит вам всю клиническую картину.

— Мы хотели бы видеть Маклина, — упорствовал второй чиновник. — И осмотреть ваше электротехническое оборудование.

Я вернулся в аппаратную, понимая, что никакие слова не заставят их отказаться от своих намерений. Настал час расплаты.

Маклин стоял возле «Харона Второго» и возился с пультом управления. Я быстро взглянул на «Харона Третьего». Экран все еще был включен, но сигнал исчез. Я ничего не сказал, только молча посмотрел на Мака.

— Да, — сказал он. — Я его демонтировал. Все соединения отключены. Энергия потеряна.

Услышав это, я поначалу испытал чувство облегчения. Но оно тут же сменилось сожалением — сочувствием к человеку, который за считаные минуты потерял все, чего упорно добивался многие годы. Уничтожил все своими руками.

— Нет, ничего не кончено, — сказал он, встретив мой взгляд. — Все только начинается. Окончен первый этап. «Харон Третий» теперь бесполезен, и то, что здесь произошло, будет известно нам троим — мне, тебе и Робби: Робби не должен остаться в неведении. Мы были в двух шагах от открытия, в которое никто на свете не поверил бы. Но лишь в двух шагах. Вполне может быть, что мы оба не правы и что все сказанное девочкой вчера вечером и сегодня утром — всего-навсего результат каких-то сдвигов в ее отключенном сознании. Не знаю. Просто не знаю… Но благодаря ее словам я не стал удерживать энергию. Теперь девочка свободна. Кен свободен. Он ушел от нас. Куда? К каким неведомым пределам? Этого мы, возможно, никогда не узнаем. Но я готов искать ответ до конца моих дней — вместе с тобой, Стив, и с Робби, если он согласится.

Я передал Маклину требование чиновников из министерства. Он только пожал плечами.

— Я объявлю им, что эксперимент провалился. И что я собираюсь сворачивать работу. С этого момента, Стив, мы сами по себе. Странно: я теперь чувствую себя куда ближе к Кену, чем раньше. И не только к Кену, но и ко всем, кто нас покинул. — Он отвернулся, помолчал, затем продолжил: — С девочкой все будет в порядке. Ты можешь сходить к ней и попросить Робби прийти сюда? А я пока управлюсь с ищейками из министерства.

Я вышел через черный ход и зашагал по тропинке к домикам береговых сторожей. Со мной увязался Цербер. Он уже дышал не так тяжело и не волновался, как прошлым вечером, а только бешено несся вперед, по временам возвращаясь проверить, следую ли я за ним.

Мне казалось, что я совершенно выпотрошен и не способен беспокоиться ни о том, что случилось, ни о том, что ждет впереди. Мак собственными руками разорвал единственную ниточку, которая привела нас от вчерашнего вечера к сегодняшнему рассвету. Заветная мечта любого ученого — первому проникнуть в тайну смерти — была у нас в руках в течение нескольких незаметно промелькнувших часов. Нам удалось ухватить энергию, она зажгла искру, и казалось, что впереди замаячили бесконечные возможности все новых и новых открытий.

Но теперь… теперь моя вера почти угасала. Может быть, мы ошиблись, введенные в заблуждение собственными эмоциями и страданиями напуганного умственно отсталого ребенка. Заветные вопросы никогда не получат ответов — ни от нас, ни от кого бы то ни было еще.

По обе стороны от тропы тянулись болота. Я стал взбираться на поросший кустарником холм к домикам береговых сторожей. Пес с лаем несся вперед. А на скале справа от меня вырисовывались силуэты американских курсантов: они снова затеяли дуть в свои горны. Сиплые, нестройные, визгливые звуки оглашали окрестности. Ребята изо всех сил старались сыграть сигнал побудки.

Я увидел, как из дома Янусов выходит Робби и с ним девочка. Она выглядела вполне здоровой. Завидев собаку, Ники кинулась ей навстречу. Потом она услышала звуки горна и подняла руки кверху. Темп сигналов нарастал, и девочка принялась в такт им покачиваться и подпрыгивать. Потом сорвалась с места и побежала в сторону скал, с поднятыми над головой руками, смеясь и танцуя на ходу, а пес крутился у ее ног и весело лаял. Курсанты заметили ее и тоже засмеялись. И я вдруг почувствовал, что больше нет ничего — ничего, кроме лая собаки, танца девочки и тонкого, высокого звука горна в вышине.

Перевод А. Степанова