Птицы небесные. 1-2 части

— Так о Боге не говорят, — думал я. — Если Бог — это добро, то и говорить о Нем нужно по-доброму…

Под посвисты разыгравшегося ветра пришло решение никогда не говорить о Боге с запальчивостью. От этого на душе стало легче.

«Даже добрый пес кусается очень больно!» — мелькнула в голове фраза, и я уснул.

Наутро обнаружилось, что под ковриком вода замерзла в лед, застудив мне спину. Взошло яркое, в упор бьющее в лицо солнце и вернуло нам мир и спокойствие. Начались утренние сборы. Встретившись взглядом с москвичом, который вышел из палатки, мы улыбнулись друг другу: от прежнего раздражения не осталось и следа. Рябоватая поверхность озера, бледно-зеленая вблизи и густо-синяя вдали, отражая солнце, резала глаза невероятной насыщенностью цвета.

— Красота-то какая! — Виктор, протерев очки, с изумлением осматривался вокруг.

— Ради этого стоило приехать! — поддержал его дантист.

Радость вернулась в мое сердце: «Боже, достаточно всего лишь изменить отношение к людям — и снова жизнь прекрасна!»

Возвращались мы с Фанских гор друзьями.

Обаяние этого горного края оставило в душе чувство соприкосновения с трогательной и нежной красотой этих сказочных мест и ощущение важности обретенного опыта. Любой разговор о вере должен быть молитвой, а не спором. Много лет спустя, разговорившись с одним опытным гидом, я услышал признание: «Сколько гор по белу свету объездил, а лучше Фанских гор ничего не нашел!» С ним невозможно было не согласиться.

Ранней весной мой друг и я попали в переделку: когда мы спускались с верховий высокогорной долины к Ховалингу, нас неожиданно настиг сильный снежный буран. По пути встретилось разрушенное здание подстанции. Устроившись в тонких спальниках на бетонном полу, мы обнаружили, что холод пробирает до костей. Насобирав немного щепок, я развел слабенький костерок, не дававший особенного тепла. Виктор, порывшись в углу, обрадованно воскликнул:

— Федор, я нашел старые галоши! Теперь будет теплее!

У ярко пылавшего огня мы обогрелись и поставили поближе к костру мокрые ботинки, чтобы они обсохли. Даже сильная вонь от горящей резины не помешала нам вдоволь помолиться, слушая как по крыше шуршит мелкий снежок. Утренний холод рано разбудил нас. В рассветном сумраке мы не могли удержаться от смеха: наши лица покрылись черной копотью, придав им зверское выражение. Утеревшись свежим снегом и размазав грязь по лицам, мы принялись надевать обувь. Но не тут-то было: ботинки съежились от жара.

— Не беда! — бодро воскликнул Виктор. — Пойдем в домашних тапках… А ты в чем пойдешь?

Мне пришлось обрезать задники ботинок, и так, ковыляя, мы побрели по неглубокому свежевыпавшему снегу. Ехавший навстречу тракторист остановил трактор и выпучил глаза:

— Эй, куда идете, такие чумазые?

— В магазин, обувь покупать! А то наша совсем износилась! — мой друг нашел в себе силы пошутить.

В сельском магазине мы купили новые резиновые галоши и в них прибыли в Душанбе. В городе нас останавливали старые таджики:

— Хорошая обувь…

— Хорошая, — отвечал Виктор. — Горит хорошо!

Благодушие моего товарища вызвало во мне большое к нему уважение. Его умение не унывать в трудных ситуациях сблизило нас еще больше.

Несмотря на различные тяготы пути, из каждой поездки в горы удавалось привозить не только разнообразные впечатления, но и ценный опыт соединения молитвы с повседневной жизнью. Помимо этого, благодаря быстрой смене обстоятельств, молитва становилась более живой и зрелой. Молитвенный опыт, собранный нами в нашем «монастырском» уединении, снова и снова проходил нелегкую проверку в непростых горных условиях. Тогда душа закалялась и набиралась мужества в различных сложных ситуациях, ум учился находить правильные решения, а сердце — не терять молитвенного состояния. Но случались и досадные ошибки.

Однажды, ради любопытства, нам показалось интересным посмотреть семитысячники в Залайском хребте. На маленьком «кукурузнике» мы прилетели в Джиргаталь. Наш взор приковала грандиозная панорама ледяного безмолвия двух семитысячников — пика Коммунизма и Корженевской, возносивших в черную пустоту стратосферы свои ледяные вершины. С них текли длинные полосы снега, сдуваемого сильным ветром. Перед нами была грунтовая дорога на перевал в Алайскую долину, где находилась Киргизия. Безконечный затяжной серпантин уходил высоко вверх, и конца этому подъему не было видно. Надеясь на случайную машину, мы долго сидели под перевалом, когда, наконец, показался длинный грузовик, груженный такими же длинными арматурными стержнями, которые свисали с заднего борта. На наше настойчивое размахивание руками водитель с неохотой остановился. В кабине сидели попутчики.

— Вы что, не видите, что места нет?

— Возьмите нас хотя бы на арматуру, мы будем крепко держаться!

— Если так, то* сами будете виноваты, если не удержитесь! — сурово добавил шофер. — Мы будем ехать с открытыми дверями… Если увидите, что все выпрыгивают из машины, прыгайте поскорее в сторону дороги!

— Ничего себе… — вырвалось у Виктора. — Таких условий нам еще никто не ставил!