Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2

– Мы тоже не будем оформляться в Лавре! – Евгений оторвался от работы и присел к столу. – Там же одно КГБ, куда ни пойди!

Его поддержал послушник Филарет:

– Знаем мы этих масонов, с ними только свяжись! Антихрист потом через эти документы всем на лоб печать свою поставит…

– В лаврской канцелярии хорошие православные люди работают, мне они давно знакомы! – запротестовал я.

– Если даже они хорошие, то ими правят нехорошие люди. Одно на другое и выходит. Теперь нужно по лесам прятаться, а не по канцеляриям ходить! – заспорил со мной незнакомый трудник лет под пятьдесят, с острой бородкой и в рваном подряснике. – Я вот специально на Псху приехал из Нового Афона, чтобы там не связываться с документами. И паспорт уже выбросил. Зачем мне оформляться?

В воздухе повисло непонимание и раздражение.

– Ну как хотите… – разочарованно произнес я. – Силой вас никто не принуждает. Только теперь, чтобы споров не было, благословляю все разговоры о КГБ, масонах и антихристе прекратить.

– Вот это и есть экуменизм! – Трудник злобно посмотрел мне в глаза. – Вы сами экуменисты и всех хотите туда затянуть! Почем знать, что вы тут делаете? – ядовитым голосом произнес он.

– Спасаюсь, как и вы.

– Знаем мы таких спасающихся… – Он, похоже, испытывал ко мне полное недоверие. – Что вы скажете насчет экуменизма? Разве это не антихристово учение?

– Антихристово, – согласился я. – Но мы же говорим о нашей жизни, а не об экуменизме.

– А зачем же вы нас туда тянете? – выступил вперед послушник Филарет. Он явно взял сторону трудника.

– Чем заниматься спорами, лучше молиться чистым умом! – поддержал меня иеромонах Филадельф. – Так говорил старец Силуан Афонский, который сторонился всяких спорных мнений. Все монашество стоит на послушании!

– Как хотите, батюшка, а мы записываться в Лавру не станем… – заключил отец Ксенофонт. – Мы не послушание отвергаем, а всякие подобные официальные документы. Они нам здесь ни к чему.

– Хорошо, договорились.

Расстроившись этим разговором, я вышел из кухни. Состояние уныния навалилось на меня, побудив еще расстроиться из-за того, что не сдержался и позволил себе расстроиться. Молитва словно спряталась в какой-то уголок сердца и стала еле слышной. Иеромонах Ксенофонт с двумя послушниками и трудником скрылись за лесным поворотом. Трудник оглянулся на меня, что-то втолковывая своим спутникам.

– Батюшка Симон, а что насчет моего пострига отец Кирилл сказал?

– Что, что ты говоришь, Аркадий? – не расслышал я, занятый грустными думами о произошедшей размолвке.

– Говорю, что отец Кирилл вам благословлял насчет моего пострига?

– Прости что забыл сообщить: батюшка дал свое благословение на пострижение тебя в иноки!

– Слава Богу, а то я уже истомился… – Послушник радостно перекрестился. – Только по поводу документов извините меня! Я тоже сомневаюсь… Может, не стоит с канцелярией связываться? – умоляюще сказал он, крутя пуговицу на подряснике.

– Хорошо, хорошо, – устало согласился я.

– Да, непростая тут у вас жизнь, – подытожил иеромонах Филадельф. – Но зато сразу все стало понятно. Без монашеской дисциплины какое может быть спасение? Одно разгильдяйство! Все-таки монастырь закладывает самый фундамент духовной жизни через послушание. Нет послушания, нет и смирения, как отец Кирилл в проповедях говорит. Само собой оно не появится.

На следующий день после исповеди на литургии мы совершили пострижение послушника Аркадия в иноки с именем Харалампий, в честь священномученика, которого он так любил. Молитвенное пение отца Филадельфа чрезвычайно умилило меня: его негромкий хриповатый голос с приятным тембром настолько был наполнен благоговением, что всей спиной, стоя у престола, я чувствовал его сосредоточенную молитву. После Литургии все братство поздравило сияющего от радости инока. О прошлом споре по поводу экуменизма никто не упоминал.

– Батюшка, на сердце, вот тут, такая радость… – Харалампий показал пальцем на свою грудь. – Благодарю отца Кирилла и вас! Только нужно мне наедине поговорить с вами… Как же мне все-таки вести себя с Евгением? – спросил он, когда мы пошли по лесной тропинке, усыпанной облетающими с деревьев буковыми листьями.

– Ты инок, значит, старший по скиту, когда меня нет.

– Понятно, только от него я все время слышу: «Какой ты старший? Ты же ничего не знаешь! В Москве на кладбище могилы копал!» – Инок скорбно понурился.

– А ты что, правда могилы копал?

Мы присели на пеньки во дворе.