ПТУшник

Форма то ничего, особенно наша, военно-морская, черная и симпатичная. На зеленых собратьев мы с понятной жалостью и пренебрежением посматривали, как они в плюс двадцать пять бывало в длинных шинелях непонятного мышино-болотного цвета разгуливают по улицам.

У нас переход с шинели на бушлат давно уже произведен, да и смотрится все гораздо симпатичнее, золотые пуговицы с якорями блестят на весеннем солнышке, единственно, только бескозырка уступает фуражке сухопутных братьев по удобству ношения.

Зато и на ней видны золотые буквы училища, славного своими традициями, героями Советского Союза и нашим общим делом вместе с товарищем Маринеску.

Очень гордился я своею системой, даже ее высокими процентами в статистике правонарушений и венерических заболеваний по всей Ленинградской военно-морской базе.

Смотрел с восторгом со своего этажа, как в обеденный перерыв такие уже бравые третьекурсники, собрав денежные взносы с товарищей и похватав на камбузе металлические чайники, перепрыгивают через метровой высоты заборчик на заднем дворе училища и разбегаются по окрестным пивнушкам за ячменным напитком.

В начале улицы имени старого большевика Шкапина, на берегу Обводного канала, стоят два ларька по разливу пива и еще на углу училища имеется пивной зал под условным названием «Три пескаря». Напротив него, в доме бывшего садовника царя, находится единственный в огромном городе женский вытрезвитель. Наши минеры и штурмана постоянно наслаждаются тихими летними вечерами весельем, доносящимся оттуда, слышат развеселые крики и площадную ругань доставляемых насильно на протрезвление женщин, жестоко лишенных праздника и разлученных с любимыми алкашами..

Завсегдатаи этих пивных заведений уже твердо выучили, что сильно торопящихся борзоватых парней в военно-морских робах положено пропускать к выдаче пива без очереди, чтобы не опозориться прилюдно, совсем напрасно пытаясь доказать, что их тут не стояло.

— Торопятся ребята, пусть покупают без очереди, защитнички наши!

К моменту возвращения нагруженных добычей парней на заднем дворе появляется фигура дежурного по училищу, пожилого капитана первого ранга. Он честно пытается перехватить доставщиков контрабандного продукта, курсанты ловко и вежливо оббегают его неповоротливую фигуру, перепоясанную портупеей и скрываются на том же камбузе вместе с чайниками.

Да, все было очень прекрасно, пока вместо пожилого вице-адмирала Неволина не появился строгий прообраз белорусского батьки, так же из белорусских крестьян, новый начальник училища и не принялся с небывалым энтузиазмом закручивать гайки прямо по человеческим судьбам привыкших к постоянному разгулу курсантов.

Жизнь сразу стала серой, как тюремная стена, как пел классик.

Теперь уже постоянно стучали барабаны на строевых смотрах, неуставные клеши и ушитые бески с мицами-грибанами изымались и беспощадно рвались на месте. Навязчиво запахло какой-то аракчеевщиной, расстрелом восставших на Сенатской площади, свистом шпицрутенов над нашими грешными головами вместе с цитируемым строевым уставом, шагистикой плутонгами и уставными бирками даже на перчатках.

Как-то, уже в Москве на параде, суровый сухопутный патруль докопался до парня из нашей роты по просвищу Ганс. Проверили все, что можно, старлей, начальник патруля, уже загрустил, однако, вспомнил что-то из своей уставной молодости и крайне язвительно спросил того:

— Может, товарищ курсант, у вас и на перчатках бирки имеются?

— А как же. Конечно, имеются, все обирчено, — ответил тот и вывернул требуемое наружу.

Начальник патруля оказался поражен в самое свое уставное сердце и даже отдал честь, отпуская Ганса восвояси.

Отчисленные из системы залетчики десятками поворачивались по команде направо, уходили в роту срочной службы, чтобы вскоре оказаться на Северном флоте и продолжить службу матросами.

Загрустил я тогда серьезно, однако, потом снова повеселел. К спортсменам новый адмирал относился почтительно и прикрывать нашу боксерскую синекуру с выходами, как бы на тренировки в город, не стал, не смотря на все наши опасения.

Сказать откровенно, на тренировке в городе я побывал всего один раз, где-то на Петроградке, не помню в каком спортзале. Один раз за четыре года постоянных выходов в город — это серьезное достижение!

Всегда находились более интересные дела, чем потеть в спортзале, повторяя давно выученные движения.

Обычно выходили за ворота и разбегались каждый в свою сторону, для чего было положено иметь левую увольнительную записку. Моя обошлась мне в четыре рубля, полтора за вкладыш, полтора за корочки и рубль за правильную гербовую печать из канцелярии. Покупать пришлось все строго по отдельности.

Эх, воспоминания о боевой молодости снова невольно забрались в голову, а ведь отец продолжает терпеливо ждать ответа.

Не стану его пока совсем разочаровывать, пусть питает надежду мной гордиться и дальше, все же у него своя сложившаяся в голове система ценностей и координат советского человека эпохи товарищей Сталина-Маленкова-Хрущева-Брежнева.

Что офицер стоит выше, чем все, что отец может себе зримо представить.