Публичное одиночество

Дело не в том, чтобы сделать такой фильм про войну, какой не делал еще никто. Дело в том, что… это такой адреналин!

Расскажите поподробнее про этот особый взгляд. Какую все-таки войну, не виденную в других картинах, Вы хотите показать?

Сколько одновременно находилось на войне людей?

Допустим, тридцать миллионов. Значит, это тридцать миллионов ситуаций. Если в атаку бежит десять тысяч солдат, каждый шаг по земле делает каждый конкретный человек – со своей натертой ногой, в своих сапогах, со своими запахами, своим особым ощущением потной руки, которой он сжимает автомат, со своей жизнью, своей памятью. Для командующего эти люди – номера частей, подразделений, в лучшем случае имена командиров полков. Но у того, кто бежит в атаку, есть имя, детство, мать, отец.

Вот как это соединить? Именно такого соединения мне хочется добиться.

Какая разница синице, кто ее подкармливает: наш или немец? Был мальчик Петя, которого убили. Теперь синицу подкармливает какой-то Ганс, потому что ничего не имеет против синиц, а синица ничего не имеет против Ганса.

Что-то при этом меняется в мире или нет? И ведь это тоже война!..

Понимаете, мне не интересно рассказывать историю войны вообще или какой-то конкретной дивизии… Мне не хотелось бы рассказывать историю конкретной военной операции. Я не хотел бы, например, снять фильм про героев-панфиловцев или спасение рядового Иванова: не потому, что их подвиги были не важны, – просто меня другое занимает!

Говорят, кто верит в случайности, тот не верит в Бога. Ситуация войны в тысячах случаев позволяет понять: значит, неслучайность, значит, Бог…

Есть много историй прямо-таки мистических.

Есть такой Ваня Теплов, Иван Сергеевич – он работал ассистентом на съемках и у Андрона, и у меня. «Няня Ваня» его называли, абсолютно чистый лист бумаги, совершенно неграмотный был человек… Он упал в работающую бетономешалку и очнулся, когда ему в морге писали на ноге цифру. Человек, который писал, в момент, когда он очнулся, сел от ужаса на задницу. Его спрашивали: «Ваня, как же ты попал в бетономешалку?»

А он отвечал: «Да з утра!..» Так вот фронт, рядовой Ваня, совсем мальчишка, проливной дождь – и тут привезли обед. Ваня ставит автомат к дереву, берет миску, идет за обедом (а дождь уже такой, что лица не поднять), возвращается обратно к автомату, начинает есть. Тут друг его спрашивает: «Ваня, ты чего ешь?» Тот отвечает: «Та я нэ знаю, нам далы… лапша какая-то, рагу, что лы…» Тот говорит: «Ты что, охренел? Какое рагу? Нам кашу пшенную привезли!» Оказывается, он к немцам зашел – у них тоже обед был! Через передовую, через минные поля: просто прошел туда – и обратно! На запах кухни пошел! Ну вероятно ли подобное?! Эти минные поля потом ночью с кусачками обезвреживали саперы. Что это? Как это понимать? Его чуть не расстреляли потом за измену Родине!

Самое потрясающее, что вот это – и есть война…

Вы не читали Эфенди Капиева такого?.. Его записные книжки – потрясающе кинематографичны. Что ни запись – то кино. И записывал он вещи уникальные!.. Например: стоит солдатик на посту, недалеко от того места, где жил, и мама-старушка приходит к нему, чтобы его охранять. И сидит рядом.

Пронзающее!

Но это не имеет никакого отношения к традиционному киноповествованию, понимаете?.. Вот из этого бы фильм сложить!

Или идет танковая колонна, наша. На броне сидят такие крутые ребята. И вдруг, подъехав, видят, что регулировщик – мальчик, немец, в форме с иголочки, офицерик, контуженый, сумасшедший!.. Откуда, что? Размахивает руками, показывает, куда ехать… И старушка подходит к головному танку и говорит: «Не трогайте его, он больной, он больной… У меня шесть сынов, все погибли, не трогайте его…» И вся колонна делает сложный маневр гусеницами, объезжает его, и все, кто на броне, смотрят на него пристально, а старушка ему: «Ну пойдем, пойдем домой…»

Грандиозно, а?.. (I, 103)

(2008)

Интервьюер:У Вас только одна картина была впрямую о войне, дипломный фильм «Спокойный день в конце войны», и то там весь день тихо, только в конце стреляют. А теперь Вы вошли в настоящую военную историю, снимая картину «Утомленные солнцем – 2». Не тяжело ли это вашей мирной, в общем, душе?

Тяжело и потрясающе.

Я многое переосмыслил. Актерская сущность, если она подлинная и умеет внедряться в материал, вплотную приближается к обстоятельствам. Кровь не настоящая, пули не настоящие – а ощущения как настоящие!