Публичное одиночество

В фильме «12» есть точка, на которой подрываются даже те, кто до этого смотрел картину на одном дыхании. Когда ваш герой произносит: «Русский офицер бывшим…» – «не бывает» опущено, но угадывается – и роняет слезу. Я подозреваю, что на «дяде Николае» Вы просто сэкономили, у него должны были быть свои флешбэки, которые объяснили бы нам, что жизнь у него была непростая, отставка – вынужденная. Таким образом нас бы подвели к слезе через определенную историю…

В принципе вы правы, на Николае я экономил время, просто потому что не видел необходимости все это разъяснять. Мне кажется, и так очевидно, что он офицер, прошел Чечню, глубоко оскорблен и тем, что происходило там, и тем, что случилось в его собственной жизни. Когда выйдет четырехсерийный телефильм «12», конечно, это будет яснее. Но поразительно, что меня обвиняют и в том, что я слишком подробно все объясняю, и в том, что я чего-то недоговариваю. Видимо, неприязнь к моей личности застилает для некоторых людей все остальное.

Знаю зрителей, которым не понравилась назидательность финала, кого раздражает символическое присутствие воробья и иконки.

Воробей совершенно неожиданно прилетел ко мне на Иордане. Я там работал, правил сценарий. В ста километрах от места, где крестился Спаситель. Я понимаю, что опять подставляюсь, что найдутся люди, которые скажут, что все это – пошлая мистика, но другого объяснения нет. Мне нужен был воробышек как некое послание. Чтобы еще раз напомнить, что есть высшие силы, которые все видят. Если ты заметила, он вступает в дело только тогда, когда это необходимо.

Я сам знаю, что этот финал – точнее, эти финалы разрушают художественный уровень картины. Я это знаю. Мы об этом много говорили с моими соавторами Сашей Новотоцким и Володей Моисеенко. И все же решили оставить. Та девочка, которая пишет в Интернете, что она пришла в зал, набила рот попкорном, а жевать начала на улице – этой девочке еще кое-что надо объяснять в лоб. И ради нее, ради таких, как она, я готов пойти на понижение уровня. Хотя, на мой взгляд, многое утеряно и той аудиторией – образованной, начитанной, насмотренной, которая смеется над этими финалами и полагает их лишними… (I, 129)

(2010)

Интервьюер:В лице этих двенадцати присяжных, которые должны решить участь юного чеченца, обвиняемого в убийстве своего русского приемного отца, Вы показали срез нынешней России. И рассказали о ее бедах: антисемитизме, расизме, войне в Чечне…

Эти проблемы существуют во всем мире. Но о них не слишком любят говорить. Такое впечатление, что, когда начинаешь говорить на эти темы, нужно занимать совершенно однозначную и определенную позицию.

Я верю в эффективность диалога. Всегда можно найти общий язык. (XV, 46a)

(2010)

Да, я прекрасно знаю, что художественный уровень картины «12» был бы выше, если бы мы оставили недосказанность. Но просто мне очень хотелось… просто настала пора все договорить до конца, чтобы поняли те, кто не хочет понимать метафор.

Нравится вам, не нравится, но я хочу высказаться.

Интервьюер:Раньше эта потребность не была у Вас такой сильной. Почему она активизировалась именно в последние десять лет?

У меня не возникало этого желания, потому что общество жило своей жизнью, а мы жили своей. Но когда я увидел, что фуфло выдается за настоящее, когда одно подменяется другим…

Разве в советские годы было по-другому?..

Тогда решали за тебя, и это, в общем, устраивало. Ты был абсолютно уверен в том, что за человека, за которого ты голосуешь, проголосуют еще девяносто девять процентов населения. Ты понимал, что в Верховный Совет люди назначены, а не избраны…

А сейчас пришла пора, когда ты видишь, что, если ты не сделаешь что-то, это сделают другие и сделают совсем не так, как тебе хотелось бы.

«За нас все решено», «выберут без нас» – то же самое можно сказать и про нынешние выборы. Сегодня ведь тоже есть ощущение, что от тебя ничего не зависит…