Публичные лекции о гомеопатии

Таким образом, я говорю, что если кто примется внимательно изучать гомеопатию и не будет вводим в заблуждение опытом, потому что опыт вещь в высшей степени опасная и действительно приводит в заблуждение, в чем я сам отлично убедился на себе: мне один приказчик заговорил зуб, который не поддавался никакому лечению и, следовательно, тут не было действия врачебного, — повторяю, что если каждый человек отнесётся совершенно научно к гомеопатии и спросит: что тут излечивает — лекарство или что другое, и если беспристрастный человек спросит: где научные подтверждения основных принципов гомеопатии, то он скажет, что по сие время их нет. Это не значит, что их не будет. Может быть, мы все скоро посыплем пеплом головы и будем готовы поглотить скорее бесконечно малый океан гомеопатический, чем бесконечно большой аллопатический — это всё возможно. Но в настоящее время, беспристрастно ища научной истины, я убеждён, что ни один человек не перейдёт, если только не будет вводим в заблуждение опытом; а как можно быть введённым в заблуждение опытом, это всем известно. Я, например, молодым врачам и студентам сказал: испытайте действие гомеопатических лекарств на таком-то больном или на такой-то больной и вы получите блистательные результаты, но помните, что здесь не гомеопатическое лекарство произвело это действие, потому что мы ничего не знаем о гомеопатии, и тогда это не есть предмет научного обозрения. Раз мы ничего не знаем о гомеопатии, это не есть предмет научного обозрения. А раз мы хотим научно обозревать, то должны иметь научные принципы; если же этих научных принципов нет, то за данной наукой права науки не признается. Школа гомеопатическая — прекрасно, гомеопатические врачи — прекрасно, но гомеопатической науки, гомеопатических принципов не существует и это, я утверждаю, выведет всякий человек, который станет изучать гомеопатию и не введётся в заблуждение теми случаями, излечение которые он в своей практике имел.

(Рукоплескания)

Председатель (обращаясь к д-ру Бразолю): Так как температура в зале делается невыносимой, то поневоле приходится уже думать не о гомеопатии или аллопатии, а о гигиене; а потому не найдёте ли Вы возможным прямо перейти к Вашим заключительным возражениям.

Доктор Бразоль: В таком случае, позволю себе сделать краткий вывод о результате моих трёх бесед. Каждая из них имела целью представить в последовательном развитии характерные особенности гомеопатической терапии, а именно:

1) гомеопатический закон подобия,

2) гомеопатическую фармакологию и

3) гомеопатическую дозологию.

Мне важно отметить факт, что ни на одну из моих лекций не было сделано ни одного возражения по существу, за исключением нескольких возражений г. Гольдштейна на несущественные частности моей сегодняшней беседы. Одиннадцать положений моей первой беседы, имевшей целью установить понятие о законе подобия, остались совершенно без рассмотрения. Всё содержание моей второй беседы, имевшей целью выяснить современное состояние гомеопатической фармакологии и законную научность её стремлений, ни единым словом не было задето ни одним из оппонентов. Наконец, главное содержание моей третьей сегодняшней беседы — необходимость терапевтических наблюдений и контрольных опытов для суждения о действительности гомеопатической дозологии — также не было подвергнуто обсуждению. Мои почтенные оппоненты, видимо, заранее приготовились делать возражение не против настоящей истинной гомеопатии в том виде, как она практикуется научно образованными врачами и в каком я имел честь её вам изложить, а против какой-то фиктивной гомеопатии в том виде, в каком она создалась в их собственном воображении. Они говорили обо всём, только не о том, что составляло сущность моих основных положений. Вы помните, они говорили, что излечивает не искусство, а природа; что закон подобия противоречит биологическим гипотезам; что он не может называться законом, потому что не подлежит измерению; что для гомеопатического лечения будто не нужно исследования причин болезни; что простые лекарства, употребляемые в гомеопатии, не суть химически простые тела, потому что содержат примесь стеклянной посуды, в которой они приготовляются и т. д., и т. д. Словом, были затронуты всевозможные детали, а главные основания нашей науки остались — непоколебимы, неопровержимы и неприкосновенны.

Из числа высказанных мнений по поводу этих несущественных деталей моих бесед, я остановлюсь, прежде всего, на возражении проф. Тарханова, как наиболее серьёзного из всех оппонентов, тем более, что за поздним часом мне в прошлый раз не удалось ответить ему на все пункты.