Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

То есть, когда-то среда выталкивала человека вне нормы и, что говорится, в приличные дома его больше не звали.

Сейчас мораль куда более гибкая — воровать нехорошо, но и доносить на вора нехорошо. Можно служить у вора и не быть верным ему в своём сердце. Я помню, одного моего провинциального знакомого очень поразило, что люди, которые недавно были по разные стороны баррикад, вечером пьют горячительные напитки в одном баре, и, о, ужас! — чокаются.

Это явление распространённое. Люди с собой давно научились договариваться.

Тут интересно, как они договариваются внутри семьи, как распределяются роли.

Я вот помню, как мне бельгийцы в своё время презрительно рассказывали о французах во время войны. Дескать, старший сын служил у немцев, средний шёл в маки, а младший оставался на хозяйстве. Разумеется, это — метафора, да всё же метафора со значением. Хоть всякая метафора — пустышка, но, надавишь на неё, она хлопнет.

Но здесь речь идёт не о классовой ответственности, а о семейной.

Вот есть коррупционер, а у него дочь. Человек влюблён в неё, а коррупцию презирает. Он любит её, а она любит отца. Как это всё сходится за обеденным столом?

В этом смысле рассказ Толстого «После бала» — это не только история «правильного выбора», но история инфантильного выбора, сюжет о предательстве собственного чувства.

Ну, бывают случаи прямого ригоризма — молодая семья живёт отдельно, подарков от папы не принимает. Видел я и такое.

Но чаще видел компромисс — и очень интересно, по каким границам этот компромисс выстроен.

Общих правил нет, да. Но всё же.

Тут есть боковой сюжет — о том, что старая советская элита могла дать своим отпрыскам хорошее образование, и как происходит сшибка внутри семьи — нынешнего человека мира и портретов на стенах, семейного ужина etc. Но тема эта скользкая. Есть некоторое достижение в том, что время публичных отречений двадцатых годов прошло. Я как раз этому рад.

И, кстати, видел я смешанные семьи — православно-иудаистские, и даже еврейско-мусульманские — соединение людей раздичных не просто по происхождению, а соединение людей деятельно верующих и обрядово-деятельных. Но это, разумеется, исключение.

Подобное происходит и сейчас — к примеру, мне сразу же подсказывают про казус Штокхаузена[133].

После нескольких слов которого не только отменили его четырёхдневный фестиваль, но и дочь отреклась от него (вернее, заявила, что не будет пользоваться фамилией «Штокхаузен»).

Итак, прежде чем произнести «пустышка», нужно крепко подумать.

Это ведь давняя традиция.

26.09.2016

​Круги по воде (О 57 школе)

Несть иудей, ни эллин…

(Гал. 3:28)

Ступайте и постарайтесь исправиться, не то, попомните мое слово, наступит день, когда грехи сведут вас в могилу и вы попадете в ад или в Гедлиберг. Первое предпочтительнее.

Марк Твен. «Человек, который совратил Гедлиберг».

Заметили ли вы, что перестали говорить про 57-ю школу? Даже новость про вялую активность прокурорских людей не вернула эту тему в фокус общественного внимания. Не в том дело, что перестали, а как перестали — сперва появился полковник, хранивший в квартире девять миллиардов, затем случились выборы, потом общественность возмутилась выставкой с фотографиями голых детей…

На всю новость о школе, где случился скандал с учителями, бывшими в связи со школьниками, хватило двух недель — и это очень большой срок.

Общественный всплеск недолог, это те самые пятнадцать минут внимания. Как спадает любопытство публики к аварии, и что потом — то, как лечится человек, как учится ходить, уже неинтересно массе. Родственникам — интересно, а потребителям информации — нет. Всё это напоминает рассказ хорошего писателя Виктора Астафьева «Восьмой побег». Там, в тайге встречаются беглец и работник. По тайге прошёл ураган, и они отрезаны от мира, после долгих разговоров, беглец возвращается к себе на зону.

Кончается это так: «Сразу же за поворотом, на пологом берегу, он увидел колонию, очертаниями отдалённо напоминающую острог. В ней тревожно лаяли собаки, торопливо стучали топоры, звенели дисковые пилы — заключенные ремонтировали свое обрыдлое жилье, порушенное ураганом».

Люди там умные, как говорится, неравнодушные, и я уверен, что они справятся.

Кстати, я вовсе не хочу сказать, что эта школа похожа на тюрьму (хотя моя чем-то была похожа), вовсе нет.

Просто одно дело — ситуация внутри, а другое — вовне.

Родственники пострадавшего могут и вовсе стабилизироваться через постоянную коммуникацию. Тогда они рассказывают всем и всё, постоянно обсуждают своё несчастье и без этих разговоров не могут существовать.

Но меня тут как раз интересуют не школьники, а все остальные — и чем более дальнего круга эти люди, так интереснее этот опыт.