Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Это время зыбкое и неверное — последний год СССР, когда призраки разрушения были повсюду. Весь уклад жизни будто покрылся мелкими трещинами, и у Пелевина мимоходом говорится: «Кормили в Госплане, конечно, уже не так, как до начала смуты»[343]. В повести Пелевина все приметы времени — газета «Аргументы и факты», коммунисты, «уничтожившие пятьдесят миллионов человек» и, одновременно, «тысяча американок, беременная от инопланетян». Сотрудника поздравляли с тем, что он сбил свой тысячный МиГ над Ливией и с двадцатилетием работы в Госплане — непонятно, что было важнее. Но (и это я помню очень хорошо) никакой патриотической сшибки не происходило — виртуальная реальность была сильнее виртуального патриотизма. Но главное, что содержится в повести, — атмосфера безвременья и переходного периода. В этой зоне катастрофического ничего неделания действительно много играли. Безделье на государственной работе было совершенно открытое, потому что компьютерными играми заняты все — от секретарш до высоких начальников.

Более того, важно понимать, что в ту пору игроки за клавиатурой были не детьми или подростками, а именно взрослыми людьми. Поэтому для стареющих сейчас игроков рассказ Пелевина — ностальгический.

Компьютерные технологии стареют едва ли не быстрее, чем упоминания цен в художественных произведениях. А нет ничего более сбивающего тональность повествования, чем упоминание копеек и рублей прошлого, разговоры персонажей о величии суммы в пятнадцать рублей или ничтожности зарплаты в две тысячи — они выбрасывают читателя в современность, вынуждают к лишней эмоции и перебивают ритм чтения. Но тут работает именно ностальгия.

Примерно так же перебирают характеристики компьютеров герои «Принца Госплана» — чего стоит прекрасный пассаж: «Из-за тучи вышло солнце, и все вокруг приобрело такие нежные цвета, которые бывают только на хорошо настроенном ВГА белой сборки, и которых никогда не даст ни корейский, ни тем более сингапурский монитор, что бы ни писали в глянцевых многостраничных паспортах хитрые азиаты»[344]. Общеизвестная конструкция современной экономики делает ненужным комментарии к этой архаической фразе о сборке. А вот летопись истлевших иерархических эмоций: «Борис Григорьевич положил ладонь на процессорный блок своей „эйтишки“ — такой же, как у Саши, только с винтом в восемьдесят мегабайт»[345]. «Ещё у стены были две бочки с горючим, на которых стояли телефон и четырехмегабайтная „супер эй-ти“ с цветным ВГА-монитором, при взгляде на которую Саша сглотнул слюну. — Триста восемьдесят шестой процессор? — уважительно спросил он. — И винт, наверно, мегабайт двести?

— Это не знаю, — сухо ответил Борис Емельянович, — у Итакина спрашивай, он мой механик»[346].

Тут, кстати, начало той мысли, что сформулирована в «Generation „П“» (1999): «Ничего так не выдаёт принадлежности человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях»[347].

Вообще говоря, в «Принце Госплана» содержатся зародыши многих максим и парадоксов будущих книг — к примеру, абсурдистская притча о магрибском молитвенном коврике. Тут же наличествует маленький человек, Акакий Акакиевич нашего городка, сперва напрягается, когда его спрашивают, не тайный ли он шейх, а потом, во имя справедливости посылает живого, хоть и дурного человека на смерть, то есть становится повелителем судеб.

В-третьих, уже можно сказать о топографии текста.

Не надо думать, что Пелевин, работая со схемами, уделяет особое место реальной московской топографии. Но в повести есть две реальные реперные точки — это здание Госснаба и Госплана.

Госснаб СССР (Государственный комитет по материально-техническому снабжению) во второй своей реинкарнации, то есть после хрущёвских экспериментов с экономикой, существовал в 1965–1991. Это комплекс зданий в Орликовом переулке (д. 5), близ высотного здания гостиницы «Ленинградская» и площади Трёх вокзалов. У Пелевина Госснаб перемещён в другое пространство: «на набережной», «пятиэтажка с колоннами у фасада»[348]. Однако «Саша ходил курить на темную лестницу, к окну, из которого был виден высотный дом и какие-то обветшало-красивые террасы внизу. Место у подоконника было для него особым. Закурив, он обычно подолгу смотрел на высотный дом — звезда на его шпиле была видна немного сбоку, и казалась из-за обрамляющих её венков двуглавым орлом; глядя на неё, Саша часто представлял себе другой вариант русской истории, точнее другую ее траекторию, закончившуюся той же точкой — строительством такого же высотного здания, только с другой эмблемой на верхушке»[349]. Высотный дом — это именно гостиница «Ленинградская» со звездой на вершине шпиля.