Публицистика

Я помню и никогда не забуду один разговор в Новосибирске с не очень молодым писателем, выпустившим в свет две тоненькие книжечки. «Вот, — сказал он, — все, что есть в этом мире интересного и достойного искусства, я уже описал. И о чем дальше мне писать — не знаю, не понимаю…» Потом помолчал и добавил: «Хорошо было Джеку Лондону. Он поехал на Аляску, на Клондайк… На какой он там напал материал! Какие люди, страсти, драмы, трагедии… А экзотика! А у нас — что тут? Тихо все и мирно…» И еще помолчав, вдруг спрашивает: «Слушай, ты толстые романы пишешь, может, у тебя много мусора после них остается? Может, есть у тебя какой неиспользованный образок, сюжетец? Подкинь, поделись по-братски…» — «Есть, — говорю. — Не мусор после романа, а человека одного знаю любопытного. Вот тут, под Новосибирском, живет в совхозе „Барлакский“, работает там главным бухгалтером. Съезди, — говорю, — поговори с ним самим и с людьми о нем…» — «А чем он любопытен?» — «Да ничем таким особенным, — говорю. — Живет, работает, семьянин хороший, член партии… Но земли, на которых совхоз расположен, принадлежали раньше, до революции, родному отцу этого бухгалтера. И вот он сейчас считает государственные доходы с этой земли». — «Ну и что?» — спрашивает этот литератор.

И я понял после этого равнодушного «Ну и что?»: писатель в этом человеке умер.

Писатель в том немолодом человеке умер, а может быть, никогда и не рождался. Он по ошибке взялся за перо и тем испортил себе всю жизнь. Пера он все равно не выпустил, а путного до сих пор ничего не создал. Он обивает пороги издательств и редакций, всех обвиняет в бюрократизме, в непонимании его творений, в предвзятом к нему отношении… Всех, но только не себя.

Ему уже бесполезно объяснять, что зря он завидует Джеку Лондону, что страсти, драмы и трагедии, а также экзотика, о которой он мечтает, в избытке вокруг него. Все это справа, слева, под ногами и над головой. Если говорить несколько упрощенно, наша история — история становления советского общества — неисчерпаемый кладезь для писателя. Социальные катаклизмы, пережитые нашими народами, породили типы и характеры неисчислимых оттенков и необозримых диапазонов — от эпически-легендарных до отвратительно мерзких. И становление, рождение нового общества продолжается. Продолжается не без трудностей, не без борьбы. И если попристальнее вглядеться в процессы, происходящие в глубинных недрах общества сегодня, там, как и прежде, как во все времена, можно без труда найти характеры и героические, и драматические, и трагические, можно обнаружить те же взлеты и падения человеческой личности, ту же яростную и беспощадную борьбу высокой нравственности с низкой и мерзкой бездуховностью.

Следовательно, весь вопрос в следующем — кому дано, а кому не дано все это рассмотреть. Дело вот в таком сущем пустячке.

…Новая книга… Когда один литератор пожаловался Андрею Платонову, что вот он задумал новое произведение, да не знает, с чего начать и чем кончить, Платонов ему ответил: «А этого никто не знает».

Да, до поры до времени… А потом автор уже знает, как начать. Позже он начинает и понимает, чем книгу кончить. И эти минуты, когда в результате огромной творческой работы и умственного напряжения приходит вдруг озарение, являются самыми счастливыми. В них весь смысл нашей жизни, нашего существования.

РОДНАЯ ГАВАНЬ

Не у каждого есть свой близкий,

Но она мне как песня была…

С. Есенин

В данном случае не она, а он, журнал с удивительно поэтическим названием «Сибирские огни», где начинал я свою скромную литературную работу, где начинали свою деятельность многие и многие писатели, ставшие теперь признанными мастерами, большими художниками, известными не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. А со страниц журнала, как корабли с заводских стапелей, сходят все новые и новые талантливые писатели, довольно быстро и горячо принимаемые читательским миром, потому что каждый из них рассказывает о людях взволнованно, по-своему, открывая в жизни что-то новое, ранее никем не исследованное.

Такова уж суть этого удивительного журнала, рожденного волей партии в голодный и холодный 1922 год, когда страна наша, обескровленная гражданской войной и разрухой, лежала в развалинах, когда огней Сибири было очень мало, разве что светились в бескрайней тайге охотничьи костры… Огней было мало, но несметными богатствами — и материальными и духовно-нравственными — располагал суровый край за седым Уралом, и все это надо было вызвать к жизни.

Еще в 1912 году великий Горький, никогда, как известно, в Сибири не бывавший, но всю жизнь интересовавшийся этим краем, предчувствуя его светлое будущее, писал сибирякам: «И силы у вас есть, и вопросов, требующих разработки, — непочатый край… Отчего у вас не налаживается журнал? Чудесное бы дело…»