Публицистика

Среди прочих пропагандистских изданий на эту тему была издана для детей книга «Про жизнь совсем хорошую»[13], которая вышла в 1959 году. Это ответы Льва Кассиля на письма школьников в «Пионерскую правду», как раз про надвигающееся светлое будущее. Школьники начали писать письма о коммунизме давно, а тут подоспел январский 1959 года XXI съезд КПСС, где был официально сделан вывод о том, что «социализм в СССР одержал полную и окончательную победу, что советская страна вступает в период развернутого строительства коммунистического общества». К тому же Никита Хрущев поехал в Америку и сказал там о приближающемся коммунизме довольно много (даже много лишнего).

Так вот, книга Кассиля и еще несколько детских книг перекликаются теми самыми общими местами — лифтами с едой, поднимающимися из столовых в квартиры (идея конструктивистов, взятая еще из двадцатых годов), вращающимися домами и многим другим. Дискуссии о близком коммунизме шли всегда, но особенно сильно со второй половины пятидесятых, и лозунги Хрущева были не столько волюнтаристскими, сколько популистскими — в том смысле, что они возникли не на пустом месте, а из ожиданий общества, потерявшего святость вождя и ищущего новых идеалов.

Окончательно оформил эту идею 1961 год — потому что на XXII съезде КПСС была принята новая Программа партии, а Никита Хрущев поставил задачу построить коммунистическое общество к 1980 году. Иногда считают, что Хрущев в простой запальчивости пообещал, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Однако эти слова, утверждавшие уверенность в скором счастливом будущем, еще до выступления Хрущева проговаривали разные выступающие — наконец, эта фраза присутствовала в самом проекте Программы, розданном делегатам. Резолюция по отчету ЦК КПСС, единогласно принятая 31 октября 1961 года, кончалась словами: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»[14] И еще накануне, в речи Хрущева, об этом говорилось определенно: «Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи! За новые победы коммунизма! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают)»[15].

А пока коротышки из разных социальных формаций (один из примитивного бесклассового общества, царства крестьянской общины, первобытного колхоза коротышек, а другие — из реализованного коммунистического) вступают в диалог:

«— Куда там! — махнул Незнайка рукой. — У нас если захочешь яблочка, так надо сначала на дерево залезть; захочешь клубнички, так ее сперва надо вырастить; орешка захочешь — в лес надо идти. У вас просто: иди в столовую и ешь, чего душа пожелает, а у нас поработай сначала, а потом уж ешь.

— Но и мы ведь работаем, — возразила Ниточка. — Одни работают на полях, огородах, другие делают разные вещи на фабриках, а потом каждый берет в магазине, что ему надо.

— Так ведь вам помогают машины работать, — ответил Незнайка, — а у нас машин нет. И магазинов у нас нет. Вы живете все сообща, а у нас каждый домишко — сам по себе. Из-за этого получается большая путаница. В нашем доме, например, есть два механика, но ни одного портного. В другом каком-нибудь доме живут только портные, и ни одного механика. Если вам нужны, к примеру сказать, брюки, вы идете к портному, но портной не даст вам брюк даром, так как если начнет давать всем брюки даром…

— То сам скоро без брюк останется! — засмеялась Ниточка.

— Хуже! — махнул рукой Незнайка. — Он останется не только без брюк, но и без еды, потому что не может же он шить одежду и добывать еду в одно и то же время!» (1960, 359).

Как повод для политэкономической лекции в повествование введен коротышка по имени Пачкуля Пестренький, так же потом будет введен Пончик, своего рода Санчо Панса при своем спутнике: «Беда в том, что на этой почве у некоторых коротышек развивается страшная болезнь — жадность или скопидомство. Такой скопидом-коротышка тащит к себе домой все, что под руку попадется: что нужно и даже то, что не нужно. У нас есть один такой малыш — Пончик. У него вся комната завалена всевозможной рухлядью. Он воображает, что все это может понадобиться ему для обмена на нужные вещи. Кроме того, у него есть масса ценных вещей, которые могли бы кому-нибудь пригодиться, а у него они только пылятся и портятся. Разных курточек, пиджаков — видимо-невидимо! Одних костюмов штук двадцать, а штанов, наверно, пар пятьдесят. Все это у него свалено на полу в кучу, и он уже даже сам не помнит, что у него там есть и чего нет.

Некоторые коротышки пользуются этим. Если кому-нибудь понадобятся спешно брюки или пиджак, то каждый может подойти к этой куче и выбрать что ему нравится, а Пончик даже не заметит, что вещь пропала. Но если заметит, то тут уж берегись — поднимет такой крик, что хоть из дому беги!» (1960, стр. 359).