Публицистика. Том I (СИ)

Чудеса, однако! Это ж сколько хуторов, расположенных друг от друга на многие километры, нужно было обежать активистам по дремучим лесам и болотам, мобилизовать сотни и тысячи людей мужского пола, вооружить их, одеть, обуть, накормить и сформировать из них целые батальоны добровольцев, которые уже вначале июля палили из окон по Вершигоре и его сослуживцам. Еще Вермахта и близко не видно, а целые батальоны волынских «крестьян-смертников», бросив к чертовой матери плуги и бороны, в составе взводов, рот и батальонов отчаянно воюют против Вершигоры. И вот тогда у бывшего красноармейца, потом дезертира, потом партизана, потом писателя-лауреата, потом режиссера и прочая и прочая в голове, как он пишет, началось прояснение, приведшее его к великому, на его взгляд, открытию: «Тогда я впервые увидел, а понадобилось ещё полтора-два года, чтобы я до конца осознал, что немецкий колонизатор любит и понимает только один аргумент – палку. Палка в философии, палка в быту, палка автоматной очереди, только этот убедительный аргумент был ясен и понятен колонизаторам до конца.»

Таким образом, российские немцы в больном воображении «писателя» Вершигоры стали превращаться из немцеких крестьян-труженников, приглашенных самой Россией для освоения диких просторов империи в «колонизаторов». Вот такой кувырок писательского сознания произошел в голове у дезертира Вершигоры.

В своем повествовании «герой-писатель» пишет далее, что он не забыл своего позорного бегства и, когда с Ковпаком уже в обратном направлении продвигался «через столыпинско-гитлеровский край быстро и без приключений» ужо показал себя во всей своем «геройстве». Вот как он об этом повествует: «Мы объяснили немецким колонистам, почему на партизанском марше 1943 года их хутора горели, и дальнейшее наше продвижение проходило без эксцессов. Правда, все мужчины ещё задолго до появления нашей колонны, как мыши, разбегались по оврагам и рощам. В домах стояла приготовленная пища, немки, толстые и дородные, худые и костлявые, все одинаково угодливо улыбались и кланялись, и на протяжении остальных семидесяти километров нашего быстрого марша ни одного выстрела не раздалось ни из одной хаты. Аргумент был понят фольскдойче до конца.»

И здесь Вершигора вкладывает в голову неускушенного читателя несусветную ложь, поскольку, когда Красная Армия осенью 1943 года перешла на территории Украины в наступление, то российские немцы – волынские, одесские, бессарабские, молочанские и другие (всего около 375 тысяч человек, практически, поголовно) были репатриированы немецкой администрацией в Германию и подавать на стол и ложиться в одну постель с Ковпаком и Вершигорой из немок было некому. Дома и хутора во злобе и беспамятстве «вершигоры и ковпаки», разумеется, от непроходимой своей тупости и злобы пожгли, но кому от этого стало хуже, не самим ли горе-партизанам, которые себя же и лишали крыши над головой.

Непредвзятый современник подобную агитпроповскую «литературу», какими бы премиями она в свое время не была бы отмечена, оценивает ее как дань времени и тому политическому заказу, который поступал сверху для бумагомарак того периода типа Вершигоры и ему подобных. Но, когда в XXI веке читаешь комментарии современных литераторов и журналистов к подобным опусам, то диву даешься, как, каким образом отжившие пропагандисткие клише и стереотипы в умах этих несчастных людей сумели без всяких изменений перекочевать в наше время!?