Публицисты 1860-х годов

Не исключено, что они и в самом деле были — «поджигатели». Существует предположение, что майские пожары в Петербурге явились полицейской провокацией, затеянной ради того, чтобы натравить обывателей и власти на революционную молодежь. Впрочем, если здесь не было преднамеренной провокации — как известно, деревянная Русь горела из года в год  и до и после мая 1862 года, — факт провокационного использования правительством майских пожаров не вызывает сомнения.

Начало пожаров совпало с появлением прокламации «Молодая Россия». Прокламация эта, вышедшая из московского студенческого кружка Зайчневского и Аргиропуло, была самой неистовой по революционной страстности из всех воззваний шестидесятых годов. «Скоро, скоро наступит день, — предупреждали авторы прокламации, — когда мы распустим великое знамя, знамя будущего, знамя красное и с громким криком: «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» — двинемся на Зимний Дворец истребить живущих там…»

«Поджигатели» были найдены. Реакционная журналистика вкупе с тайной полицией использовала прокламацию «Молодая Россия» для того, чтобы указать перстом на мнимых виновников пожара — на демократическое студенчество, на молодежь. Началась охота на всех одетых в пледы и синие очки. Аресты следовали один за другим. Их жертвами стали Н. Чернышевский, Д. Писарев, Н. Серно-Соловьевич. Решением правительства были закрыты Шахматный клуб, 2-е отделение Литературного фонда, ведавшее помощью студентам, воскресные школы, приостановлены на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово».

«Повсюду аресты и обыски, Писарев в крепости, — за что? — бог ведает эту тайну тайной полиции. Сколько я знаю, кроме журнальной деятельности, этот милый юноша ни во что не мешался. Чернышевский и Серпо-Соловьевич тоже в крепости; я не безопасен, когда все пишущее берется и заключается в каземат, — пишет в июле 1862 года Благосветлов Мордовцеву. — Чем все это кончится, неизвестно, но жить становится скверно, так скверно, что ничего путного не делается, ни о чем путном не думается. Положение мое невыносимо тяжелое; я работник, у которого отняли и труд, и кусок хлеба, и даже не потрудились объяснить, за что отняли. Страшная апатия, страшная тоска!»

Слова Благосветлова о том, что редакциям «Русского слова» и «Современника» даже не потрудились объяснить причину их закрытия, подтверждаются документально:  в «Деле особенной канцелярии министра народного просвещения о прекращении на 8 месяцев издания журналов «Русское слово» и «Современник» (№ 158) нет никаких указаний на то, чем именно было вызвано это запрещение. Факт этот свидетельствует лишь о том, что решение это было само собой разумеющимся. Оно было предопределено еще в сентябре 1860 года, когда после опубликования рецензии Благосветлова на сочинения Белинского цензура пригрозила закрыть журнал, если он не изменит своего направления. Но революционно-демократическое направление журнала «Русское слово», особенно после прихода Писарева, развивалось и углублялось. В ноябре 1861 года член Главного управления цензуры Никитенко представил подробный письменный доклад о направлении «Русского слова» и «Современника», в котором говорилось: «Можно без преувеличения сказать, что настоящее молодое поколение большей частью воспитывается на идеях «Колокола», «Современника» и довершает свое воспитание на идеях «Русского слова». Прочитав доклад, министр народного просвещения Головнин, в чьем ведении находилась цензура, хотел запретить «Русское слово», но уступил Никитенко, предложившему дать журналу «последнее строгое предостережение».

«О запрещении «Р[усского] слова», — пишет в том же письме Благосветлов Мордовцеву, — ничего не могу сказать Вам, кроме замечания Головнина, которое я слышал от него лично: Вы слишком вперед забегаете, сказал министр, посмотрев на меня исподлобья. Я же думаю, что он пошутил, и как шутки плохо удаются иезуитам, готовым из-за министерского стула продать литературу, себя и свою совесть кому угодно, хотя бы даже Валуеву (министр внутренних дел. — Ф. К.) , то его шутка и вышла очень плоской и грубой».

Благосветлов не знал, что именно в это время власти всерьез занимались не только его журналом, но и им самим. 5 августа 1862 года следственная комиссия князя Голицына докладывала III отделению: «Последствия… допросов в продолжение минувшей недели указали на неблагонамеренность действий проживающих в С.-Петербурге прикомандированного ко II кадетскому корпусу гвардии штабс-капитана Попова и литератора, занимавшегося в редакции «Русское слово», Благосветлова… Но имеющиеся в виду о сих лицах данные не могут еще служить достаточным поводом к принятию касательно их решительных мер и к их арестованию. Посему для большего разъяснения поступков этих лиц комиссия обратилась к управляющему III отделением об учреждении секретного наблюдения за Поповым, Благосветловым…»