Пучина

Константин Просветов Пучина

Мутные рифы

Шторм. Шторм могучий разыгрался в тех морях, где и корабли не часто ходят, где только рифы и сирены на камнях. Там нет людей, лишь сырость волн и страх ночной; там только смерть и визг сотен чаек, что гнездились на обрывистых склона дальних островов. Эти места давно забыты, все их обходят стороной. Они несли в себе ненастье, страх и гибель смельчаков, которые всё же решились отправиться в эти богами забытые края. Но иногда, раз в год средь этих рифов и водоворотов ходили суда, суда из дальних мест, таких далёких и спокойных. Эти моряки шли под светом десятков фонарей, развешанных по кормам их судов – так они отпугивали всю ту нечисть, что водилась в этих местах. Но рифам всё равно на свет. При тусклом зареве масляных огней, они лишь с большим рвением выскакивали из пучины тёмных вод. Их люди обходили стороной, но дальше шли водовороты, что затягивали в глубины вод. От них уж было не сбежать; они таились в морской пене, и не ясно было, просто это пена волн или смертельный враг. Лишь рыбаки с далёкой суши отваживались отправляться в эти края, ведь, хоть и было тут опасно, но и рыба водилась здесь отменная. Такой нигде уж не сыскать. Да и земли эти были ничейными – ни один лорд не хотел иметь такой надел, полный ужаса и страха. А потому рыбачили люди как могли. Многие не возвращались из походов, но рыба стоила того.

И вот, в час ночных дождей по тем путям шла шлюпка на одном парусе, который моряки заблаговременно спустили, ведь зловещие ветра манили их на скалы. Лишь силой двадцати вёсел плыли они меж камней. Завывания восточного ветра звенели в их ушах, а сирены манили сойти на берега крошечных островов. Они обещали отдых и покой, так необходимый морякам. Они пели сладким гласом о мирской жизни, о счастье и богатствах – обо всём, что могло поколебать сердце юнги. Но шторма заглушали песнопенье. Ветер выл немилосердно и поднимал такие волны, что шлюпка качалась из стороны в сторону, страшась завалиться на бок и погрести под собой весь экипаж.

Скажете, зачем они поплыли этим путём, столь ужасным и опасным? Они везли ценнейший груз – сушёную ягоду-белянку, что росла только на далёком Севере. Из неё готовили отличное вино, да такое, что и во всём мире не сыскать. Для Юга это была диковинка, а потому и платили за неё солидные монеты.

Рулевой крутил штурвал, борясь с потоками воды. Штурвал крутило так, что ровен час – и оторвёт совсем. Шлюпку бросало из стороны в сторону могучими ветрами и высокими волнами. Гремел гром, и где-то вдалеке сверкали ветвистые молнии. Большая часть экипажа из двадцати моряков пряталась в трюме корабля. Лишь самые умелые и храбрые управлялись с канатами, сами будучи ими привязанными к мачте. Всеми руководил старый капитан, уже плававший в этих тёмных местах. Его седая борода клочьями развевалась на ветру. Но он твёрдо стоял на своих коротких и кривых ногах. Широкою морской походкой он сновал меж смельчаков и отдавал всё новые приказы, постоянно смотря в свою видавшую виды подзорную трубу.

– Лева давай, лева! – кричал он рулевому.

Тот, тоже бывалый моряк, сразу исполнил приказ, крутанув штурвал, что есть мочи.

А сирены всё пела о тихом месте без штормов, вот только мало кто слушал их. Все люди были на взводе. Кровь так и бурлила в их жилах. Азарт взыграл над ними; они томились ожиданием беды; роились по палубе как тараканы, и при свете десятков масляных ламп их тени, длинные и кривые, бегали за ними. По старинным морским законам это был плохой знак. Да и многое другое из виденного сегодня сулило скорую гибель. А сирены всё продолжали петь.

– Крепче! Крепче держи! – с криком бросился капитан к юнге, который не совладал с канатом.

Эти канаты были из конопли, а потому достаточно крепки, но сейчас возлагать надежу на что-то столь мелочное и жизненное – это было верным знаком умопомешательства.

Совладав с канатами, капитан заковылял к рулевому. И, не сделав пары шагов, он пошатнулся. Пошатнулась вся шлюпка. Правый её борт опасно накренился, и лампы попадали в воду.

– Риф, – пробурчал старик.

– Течь, течь! – кричали с нижней палубы.