Пучина боли

— Да, миссис Мур. За эти годы мы с вами несколько раз встречались.

На самом-то деле эта миссис Мур вела с Кэтрин весьма неблаговидные баталии за контроль над отделением искусств. Она не постеснялась привлечь к делу историю болезни Кэтрин в качестве фактора, препятствующего занятию такой должности, и в конце концов восторжествовала.

— Кэтрин будет мучительно не хватать, — прибавила она. — Студенты ее обожают, — заметила она тоном, показывавшим полнейшую несостоятельность такого мнения студентов.

Кардинал отошел от нее, чтобы найти Келли, которую как раз обнимала Салли Вестлейк. Салли была огромной женщиной с огромным сердцем, и она оказалась в числе тех немногих, кому Кардинал лично позвонил, чтобы сообщить о смерти Кэтрин.

— О, Джон, — сказала она, промакивая глаза. — Я буду по ней так скучать. Она была моей лучшей подругой. Моим источником вдохновения. Это не какой-то штамп: она всегда как бы бросала мне вызов, заставляла меня больше думать о моих фотографиях, больше снимать, проводить больше времени в фотокомнате. Она просто была самая лучшая. И она так гордилась тобой, — добавила она, глядя на Келли.

— Не понимаю почему, — призналась Келли.

— Потому что ты совсем как она. Талантливая и храбрая. Стараться сделать себе карьеру в искусстве — не где-нибудь, а в Нью-Йорке? Это требует большого мужества, моя милая.

— А с другой стороны, может, это совершенно напрасная трата времени.

— Не смей так говорить! — Кардиналу на мгновение показалось, что Салли сейчас ущипнет его дочь за щеку или взъерошит ей волосы.

Подошел доктор Белл, чтобы еще раз высказать соболезнования.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли, — сказал ему Кардинал. — Это моя дочь Келли. На несколько дней приехала из Нью-Йорка. Доктор Белл был психиатром Кэтрин.

Келли удрученно улыбнулась:

— Видимо, это не самый успешный случай в вашей практике.

— Келли…

— Нет-нет, ничего. Абсолютно правомерное замечание. К несчастью, специалист по депрессии в чем-то подобен онкологу: доля удач заведомо мала. Но я не хотел вас беспокоить, я просто хотел выразить сочувствие.

Когда он отошел, Келли повернулась к отцу:

— Ты говорил, что мама не выглядела такой уж погруженной в депрессию.

— Да, говорил. Но ей и раньше удавалось меня провести.

— Все так добры, — проговорила Келли, когда они вернулись домой. Войска открыток с соболезнованиями были выстроены в боевом порядке на обеденном столе, а на кухне и разделочный, и большой стол были заставлены контейнерами «таппервер»^[10] с рисовыми запеканками, ризотто, рататуями, колбасным хлебом, пирогами и пирожными, даже с запеченным окороком.

— Хорошая традиция — со всей этой едой, — заметил Кардинал. — Начинаешь чувствовать себя совершенно пустым внутри, знаешь, что должен быть голоден, но мысль о том, чтобы что-нибудь приготовить, — это уже слишком. Да и вообще все мысли — какие-то лишние.

— Может, пойдешь ляжешь? — предложила Келли, снимая пальто.

— Нет, мне так будет только хуже. Пойду поставлю что-нибудь в микроволновку.

Он взял один из пластмассовых контейнеров и встал посреди кухни, рассеянно глядя в него, как если бы это было некое внеземное устройство из окрестностей Арктура.

— Еще открытки, — объявила Келли, вываливая горсть карточек на кухонный стол.

— Не хочешь их посмотреть?

Кардинал поставил контейнер в печку и уставился на ряды кнопок. Снова провал в сознании. Самые простые действия остались где-то в прошлом: Кэтрин ушла. К чему теперь есть? Или спать? Или жить? «Ты этого не переживешь, — сказал ему внутренний голос. — С тебя хватит».

— О господи, — произнесла Келли.

— Что?

Она одной рукой сжимала открытку, а другой прикрывала рот.

— Что такое? — спросил Кардинал. — Дай посмотреть.

Келли замотала головой, убирая от него открытку.

— Келли, дай мне на нее посмотреть.

Он схватил ее за запястье и вырвал карточку.

— Выброси ее, папа. Даже не смотри на нее. Сразу выброси.

Открытка была из дорогих, с натюрмортом — лилией. Внутри — стандартное типографское соболезнование, покрытое треугольничком бумаги, на котором кто-то напечатал: «Ну как тебе это, ублюдок? Кто бы знал, что так повернется, а?»

6

Планета Скорбь. В неисчислимом количестве световых лет от солнечного тепла. Когда идет дождь, он сеется каплями скорби, а когда светит солнце, оно испускает волны и частицы скорби. Откуда бы ни дул ветер — с юга, востока, севера или запада, — он влечет с собой скорбную пыль. Скорбь жжет глаза, вытягивает дыхание из легких. На этой планете нет ни кислорода, ни азота; в состав атмосферы входит лишь скорбь.

Скорбь накатывала на Кардинала не только от бесчисленного множества предметов, некогда принадлежавших Кэтрин: фотографий, дисков, книг, одежды, магнитов на холодильник, мебели, которую она выбирала, стен, которые она красила, растений, за которыми она ухаживала. Скорбь просачивалась сквозь все запоры, протискивалась под дверями, пробиралась в окна.